Неточные совпадения
Глаза его горели лихорадочным огнем. Он почти начинал бредить; беспокойная улыбка бродила на его губах. Сквозь возбужденное состояние духа уже проглядывало страшное бессилие.
Соня поняла, как он мучается. У ней тоже голова начинала кружиться. И странно он так говорил: как будто и понятно что-то, но… «но как же! Как же! О господи!» И она ломала руки
в отчаянии.
Глаза его сверкали. «Как полоумный!» — подумала
в свою очередь
Соня.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что
Соня уже идет вслед за ним, по той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула
в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее
глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла
Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь
в пяти шагах расстояния.
Пульхерия Александровна взглянула на
Соню и слегка прищурилась. Несмотря на все свое замешательство перед настойчивым и вызывающим взглядом Роди, она никак не могла отказать себе
в этом удовольствии. Дунечка серьезно, пристально уставилась прямо
в лицо бедной девушки и с недоумением ее рассматривала.
Соня, услышав рекомендацию, подняла было
глаза опять, но смутилась еще более прежнего.
Через минуту вошла со свечой и
Соня, поставила свечку и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся
в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась
в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на
глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
В лихорадке и
в бреду провела всю ночь
Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими
глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
Соня проговорила это точно
в отчаянии, волнуясь и страдая и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули,
в глазах выразилась мука. Видно было, что
в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней,
глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел
в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу.
Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
— Вы нам все вчера отдали! — проговорила вдруг
в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание.
Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо посмотрела на
Соню.
— Я о деле пришел говорить, — громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к
Соне. Та молча подняла на него
глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась
в нем.
И выхватив у
Сони бумажку, Катерина Ивановна скомкала ее
в руках и бросила наотмашь прямо
в лицо Лужина. Катышек попал
в глаз и отскочил на пол. Амалия Ивановна бросилась поднимать деньги. Петр Петрович рассердился.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один
в другого
глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были
в костюмах: один
в чалме, другая
в ермолке с страусовым пером.
Я знал с незапамятных времен, что у нас была маленькая сестра
Соня, которая умерла и теперь находится на «том свете», у бога. Это было представление немного печальное (у матери иной раз на
глазах бывали слезы), но вместе светлое: она — ангел, значит, ей хорошо. А так как я ее совсем не знал, то и она, и ее пребывание на «том свете»
в роли ангела представлялось мне каким-то светящимся туманным пятнышком, лишенным всякого мистицизма и не производившим особенного впечатления…
Ясные дни миновали, и Марусе опять стало хуже. На все наши ухищрения с целью занять ее она смотрела равнодушно своими большими потемневшими и неподвижными
глазами, и мы давно уже не слышали ее смеха. Я стал носить
в подземелье свои игрушки, но и они развлекали девочку только на короткое время. Тогда я решился обратиться к своей сестре
Соне.
Всякий раз, когда я начинал играть с нею, по-своему шумно и резво, старая нянька, вечно сонная и вечно дравшая, с закрытыми
глазами, куриные перья для подушек, немедленно просыпалась, быстро схватывала мою
Соню и уносила к себе, кидая на меня сердитые взгляды;
в таких случаях она всегда напоминала мне всклоченную наседку, себя я сравнивал с хищным коршуном, а
Соню — с маленьким цыпленком.
Замыслов (входя). Развращал молодежь…
Соня и Зимин убеждали меня, что жизнь дана человеку для ежедневного упражнения
в разрешении разных социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что жизнь — искусство! Вы понимаете, жизнь — искусство смотреть на все своими
глазами, слышать своими ушами…
На месте
Сони она вышла бы из института и сейчас же поехала бы
в Петербург, чтобы открыть мне
глаза.
Слова эти были произнесены тетей
Соней — сестрой графини Листомировой, девушкой лет тридцати пяти, сильной брюнеткой, с пробивающимися усиками, но прекрасными восточными
глазами, необыкновенной доброты и мягкости; она постоянно носила черное платье, думая этим хоть сколько-нибудь скрыть полноту, начинавшую ей надоедать. Тетя
Соня жила у сестры и посвятила жизнь ее детям, которых любила всем запасом чувств, не имевших случая израсходоваться и накопившихся с избытком
в ее сердце.
От отца Верочка перебежала к тете
Соне, и тут уже пошли поцелуи без разбору, и
в глаза,
в щеки,
в подбородок,
в нос — словом, всюду, где только губы девочки могли встретиться с лицом тети.
Первое чувство тети
Сони — было опасение, чтобы погода не помешала исполнить обещания, данного детям. Такое же чувство, вероятно, овладело и Верочкой, потому что она мгновенно подбежала к тете и, пристально поглядывая ей
в глаза, спросила...
— Да, страшные перемены
в этом доме, — повторил он, отвернувшись. —
Соня, покажи игрушки, — прибавил он через несколько времени и вышел
в залу. Полными слез
глазами я посмотрела на Катю, когда он вышел.
Иван (оглядываясь, угрюмо). У меня тоже темнеет
в глазах, когда я выхожу на улицу. Ведь бомбисты убивают и отставных, им всё равно… это звери! (Вдруг говорит мягко и искренно.) Послушай,
Соня, разве я злой человек?
И щекотливой этой темы Толстой больше не касается. Николай объясняется с огорченною, ревнующею кошечкою-Сонею, целует ее. Все так чисто, так светло, трогательно и «благообразно». Но мы знаем теперь: вечером заботливая мать приведет
в спальню сына крепостную девушку с испуганными, неподвижными
глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться ласкам барчука. «Мальчику нельзя без этого». И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир,
в котором живет молодежь Ростовых.
Николай Ростов возвратился с войны домой и встречается с
Соней. «Он поцеловал ее руку и назвал ее вы —
Соня, Но
глаза их, встретившись, сказали друг другу ты и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что
в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы».
Соня. Я люблю по ночам закусывать. B буфете, кажется, есть что-то… (Роется
в буфете.) Разве ему доктор нужен? Ему нужно, чтобы около него сидела дюжина дам, заглядывала бы ему
в глаза и стонала: «Профессор!» Вот берите сыр…
Однажды перед вечером
Соня и ее тетя сидели на берегу пруда и удили рыбу. Карась плавал около поплавков и не отрывал
глаз от любимой девушки. Вдруг
в мозгу его, как молния, сверкнула идея.
Через минуту вошла
Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они
в этот приезд говорили с
глазу на
глаз и о своей любви.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла
в блаженном взгляде, устремленном
в его
глаза, которых она ждала.
Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно
в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская
глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого-то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги
в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Он забылся на одну минуту, но
в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи
Сони,
глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем.
—
Соня, ты поди разбуди его, — сказала Наташа. — Скажи, что я его зову петь. — Она посидела, подумала о том, что́ это значит, что́ всё это было и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять
в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными
глазами смотрел на нее.
«Неприятель вошел с великими силами
в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», старательно читала
Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв
глаза, слушал, порывисто вздыхая
в некоторых местах.
—
Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой! как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… — заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения
Сони, легла
в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми
глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
—
Соня, — сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. —
Соня, ты не напишешь Николиньке? — сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки
глаз,
Соня прочла всё, чтò разумела графиня под этими словами.
В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть
в случае отказа.
Наташа удивленными
глазами смотрела на
Соню. Видно, ей самой
в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что́ отвечать на него.
Играли ли
в колечко,
в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от
Сони и совсем новыми
глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только
в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее.
Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какою никогда еще не видал ее Николай.
Ни отец и мать, ни
Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими
глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что́ ожидает ее. Она не плакала и
в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку.
— Господи, помилуй нас, — твердила она, отыскивая дочь.
Соня сказала, что Наташа
в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими
глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что-то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.