Неточные совпадения
Часов в девять вечера с моря надвинулся туман настолько густой, что
на нем, как
на экране, отражались тени людей, которые то
вытягивались кверху, то припадали к
земле. Стало холодно и сыро. Я велел подбросить дров в огонь и взялся за дневники, а казаки принялись устраиваться
на ночь.
Пьянея всё более, он качался, и казалось, что вот сейчас ткнётся головой в
землю и сломает свою тонкую шею. Но он вдруг легко и сразу поднял ноги, поглядел
на них, засмеялся, положил
на скамью и,
вытянувшись, сказал...
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались
на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к
земле, а другой,
вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
Городские ведут бой с хитростями, по примеру отцов: выдвинут из своей стенки против груди слобожан пяток хороших вояк, и, когда слобожане, напирая
на них, невольно
вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом и гонят их до Торговой площади, сбрасывая
на землю крепкими ударами голых кулаков.
И вдруг его обожгло. Из-за первого же угла, словно из-под
земли, вырос квартальный и, гордый сознанием исполненного долга, делал рукою под козырек. В испуге он взглянул вперед: там в перспективе виднелся целый лес квартальных, которые, казалось, только и ждали момента, чтоб
вытянуться и сделать под козырек. Он понял, что и
на сей раз его назначение, как помпадура, не будет выполнено.
Сестра билась в судорогах, руки ее царапали
землю, поднимая белую пыль; она плакала долго, больше месяца, а потом стала похожа
на мать — похудела,
вытянулась и начала говорить сырым, холодным голосом...
Молодой, рыжий, с надвинутым
на затылок кепи офицер махнул белым платком, и двенадцать ружей блеснули
на ярком утреннем солнце светлыми стволами и в одну линию, параллельно
земле,
вытянулись впереди солдат, сделавших такое движение, будто бы они хотели достать концами острых штыков солдатика в саване, а ноги их примерзли к
земле.
Федосей, подав ей знак молчать, приближился к двери, отворил ее до половины и высунул голову с намерением осмотреть, всё ли кругом пусто и тихо; довольный своим обзором, он покашляв проворчал что-то про себя и уж готовился совершенно расхлопнуть дверь, как вдруг он охнул, схватил рукой за шею,
вытянулся и в судорогах упал
на землю; что-то мокрое брызнуло
на руки и
на грудь Ольги.
Ехавший смотреть осенние посевы, старик поднялся
на лошади верхом по откосу балки в ту минуту, когда наклевавшееся зерен стадо гусей,
вытянувшись в веревочку, неслось над самой
землей с равнины к родимым тростникам.
Метеор пошел в ночлежку и зажег в ней лампу. Тогда из двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком вели по ней учителя в ночлежку. Голова у него дрябло повисла
на грудь, ноги волочились по
земле и руки висели в воздухе, как изломанные. При помощи Тяпы его свалили
на нары, и он, вздрогнув всем телом, с тихим стоном
вытянулся на них.
— Пустое затеяно! — говорил бондарь,
вытягиваясь во весь рост. — Ты пойми, слобожанин, что нам с того, коли где-то, за тысячу верст, некакие люди — ну, скажем, пускай умные — сядут про наши дела говорить? Чего издали увидят? Нет, ты мне тут вот,
на месте дай права! Дома мне их дай, чтоб я вору, голове Сухобаеву, по всем законам сопротивляться мог, чтоб он меня окладом не душил, — вот чего мне позволь! А что
на краю земли-то — нас не касаемо!
Николай Николаевич только теперь заметил, что ноги его ступали неслышно и мягко, как по ковру. Вправо и влево от тропинки шел невысокий, путаный кустарник, и вокруг него, цепляясь за ветки, колеблясь и
вытягиваясь, бродили разорванные неясно-белые клочья тумана. Странный звук неожиданно пронесся по лесу. Он был протяжен, низок и гармонично-печален и, казалось, выходил из-под
земли. Студент сразу остановился и затрясся
на месте от испуга.
Денщик Авилова, Никифор Чурбанов — ловкий, веселый, и безобразный, точно обезьяна, солдат, — уже раздувал
на крыльце снятым с ноги сапогом самовар. Увидя барина, он бросил сапог
на землю и
вытянулся.
— Бог знает, кому туда дорога-то шла, — возразила Грачиха, — не тот, может, только туда попал. Старой вашей барыне
на наших глазах еще в сей жизни плата божья была. Не в мою меру будь сказано, как померла, так язык
на два аршина
вытянулся, три раза в гробу повертывалась, не скроешь этого дела-то, похорон совершать, почесть, не могли по-должному, словно колдунью какую предавали
земле, страх и ужас был
на всех.
Черемуха, чтобы ее не глушила липа, перешла из-под липы
на дорожку, за три аршина от прежнего корня. Тот корень, что я срубил, был гнилой и сухой, а новый был свежий. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой,
вытянулась, вцепилась сучком за
землю, сделала из сучка корень, а тот корень бросила. Тогда только я понял, как выросла та первая черемуха
на дороге. Она то же, верно, сделала, — но успела уже совсем отбросить старый корень, так что я не нашел его.
Деревья умеют ходить. Черемуха выросла близко от липы, липа затенила ее. «Черемуха, чтоб ее не глушила липа, перешла из-под липы
на дорожку. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой,
вытянулась, вцепилась сучком
на землю, сделала из сучка корень, а тот корень бросила» (Рассказы для детей из ботаники: «Как ходят деревья»).
Спустится
на землю вечерняя тень, черной полосой
вытянется лес по закраю неба, а он все поет да поет любимую песню…