Неточные совпадения
Он приехал к Брянскому, пробыл у него пять минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое, что было
в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их разговора, всё
выскочило из его головы; он с наслаждением и волнением думал теперь о скачке, о том, что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание счастья свидания нынешней
ночи вспыхивало ярким светом
в его воображении.
В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее
в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче
ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою
выскочила из комнаты.
— И я с вами пойду, — сказал он Райскому и, надевши фуражку,
в одно мгновение
выскочил из окна, но прежде задул свечку у Леонтья, сказав: — Тебе спать пора: не сиди по
ночам. Смотри, у тебя опять рожа желтая и глаза ввалились!
На другой день, придя
в «Развлечение» просить аванс по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и
в одном белье, которому он назвался дворянином,
выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: «Всякая сволочь по
ночам будет беспокоить!» — и так наподдал ногой — спасибо, что еще босой был, — что Епифанов отлетел далеко
в лужу…
Таким-то образом Сонька Руль, минуя рублевое заведение, была переведена
в полтинничное, где всякий сброд целыми
ночами, как хотел, издевался над девушками. Там требовалось громадное здоровье и большая нервная сила. Сонька однажды задрожала от ужаса
ночью, когда Фекла, бабища пудов около шести весу,
выскочила на двор за естественной надобностью и крикнула проходившей мимо нее экономке...
На дворе стояла совершенно черная, непроницаемая
ночь, так что сначала Ромашову приходилось, точно слепому, ощупывать перед собой дорогу. Ноги его
в огромных калошах уходили глубоко
в густую, как рахат-лукум, грязь и вылезали оттуда со свистом и чавканьем. Иногда одну из калош засасывало так сильно, что из нее
выскакивала нога, и тогда Ромашову приходилось, балансируя на одной ноге, другой ногой впотьмах наугад отыскивать исчезнувшую калошу.
Они оба вскочили с кровати и принялись с сумасшедшим лукавым смехом ловить Ромашова. И все это вместе — эта темная вонючая комната, это тайное фантастическое пьянство среди
ночи, без огня, эти два обезумевших человека — все вдруг повеяло на Ромашова нестерпимым ужасом смерти и сумасшествия. Он с пронзительным криком оттолкнул Золотухина далеко
в сторону и, весь содрогаясь,
выскочил из мертвецкой.
Но этот чернобородый, который из Хивы приехал,
в красном халате, говорит, что если, говорит, вы сомневаетесь, то Талафа вам сею же
ночью свою силу покажет, только вы, говорит, если что увидите или услышите, наружу не
выскакивайте, а то он сожжет.
А кроме того, забывают еще и то, что около каждого «обеспеченного наделом» 20
выскочил Колупаев, который высоко держит знамя кровопивства, и ежели назовет еще «обеспеченных» кнехтами, то уже довольно откровенно отзывается об мужике, что «
в ём только тогда и прок будет, коли ежели его с утра до
ночи на работе морить».
Новый способ свидания еще более пленил Аггея Никитича;
ночь, луна, сад, таинственное прохождение сквозь маленькую калитку заманчиво нарисовались
в его воображении, и он начал поступать так: часов
в одиннадцать уходил спать, причем спальню свою запирал, а
в половине двенадцатого снова одевался и,
выскочив в окно прямо на улицу, направлялся к саду аптекаря.
Я замер на минуту, затем вскочил со стула, перевернулся задом к столу и с размаха хлюпнул на перевернутую тарелку, которая разлетелась вдребезги, и под вопли и крики тетенек
выскочил через балкон
в сад и убежал
в малинник, где досыта наелся душистой малины под крики звавших меня тетенек… Я вернулся поздно
ночью, а наутро надо мной тетеньки затеяли экзекуцию и присутствовали при порке, которую совершали надо мной, надо сказать, очень нежно, старый Афраф и мой друг — кучер Ванька Брязгин.
Ночь застала путников на полдороге, где кончался лес и начинались отобранные от монастыря угодья. Арефа вздохнул свободнее: все же не так жутко
в чистом поле, где больше орда баловалась. Теперь орда отогнана с линии далеко, и уже года два, как о ней не было ни слуху ни духу. Обрадовался Арефа, да только рано: не успела телега отъехать и пяти верст, как у речки
выскочили четверо и остановили ее.
Уйдет он куда, — я знал одну, — не стерпит, да
в самую
ночь и
выскочит, да и бежит потихоньку смотреть: не там ли, не
в том ли доме, не с той ли?
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят
в далекое поле на работу и оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся
в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда,
выскочив из избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и
ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит
в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Один раз,
ночью, он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыплется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг Макар Семенов
выскочил из-под нары и с испуганным лицом взглянул на Аксенова. Аксенов хотел пройти, чтоб не видеть его; но Макар ухватил его за руку и рассказал, как он прокопал проход под стенами и как он землю каждый день выносит
в голенищах и высыпает на улицу, когда их гоняют на работу. Он сказал...
После
ночи, которою заключился вчерашний день встреч, свиданий, знакомств, переговоров и условий, утро встало неласковое, ветреное, суровое и изменчивое. Солнце, выглянувшее очень рано, вскоре же затем нырнуло за серую тучу, и то
выскакивало на короткое время
в прореху облаков, то снова завешивалось их темною завесой. Внизу было тихо, но вверху ветер быстро гнал бесконечную цепь тяжелых, слоистых облаков, набегавших одно на другое, сгущавшихся и плывших предвестниками большой тучи.
Вслед за этим словом
выскочила из дупла швейцарка. Глаза ее блистали
в сумраке, как
ночью два светляка на распускающейся розе.
В Бордо приехали
ночью, часов около двенадцати.
Выскочив на платформу, он побежал к вагону своих спутниц, чтобы узнать, не выходили ли они тут.
Однажды
в Праге Суворов
ночью озяб, потому что откуда-то дуло. Он
выскочил из спальной и стал бегать по приемной, ловя вместе с Прохором ветер — до того он ему прискучил.
— Это такая бестия, везде пролезет! — отвечали Пьеру. — Ведь он разжалован. Теперь ему
выскочить надо. Какие-то проекты подавал и
в цепь неприятельскую
ночью лазил… но молодец!…