Неточные совпадения
Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли
на снегу; месяц бледнел
на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие
на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса; мы
вышли из сакли.
Морозна ночь, всё небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
Татьяна
на широкий двор
В открытом платьице
выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу…
снег хрустит… прохожий; дева
К нему
на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
Когда Самгин
вышел на Красную площадь,
на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями
снега.
На золотой чалме Ивана Великого
снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что
на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
Поцеловав его в лоб, она исчезла, и, хотя это
вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь;
на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись; в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер, падал густой
снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
Он
вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое
на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой
снег под ногами. Огромные дома смотрели друг
на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали заметил Нехаеву, девушка
вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя
на реку, покрытую ослепительно блестевшим
снегом; местами
снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Зимою она засыпала, как муха, сидела в комнатах, почти не
выходя гулять, и сердито жаловалась
на бога, который совершенно напрасно огорчает ее, посылая
на землю дождь, ветер,
снег.
Утром, сварив кофе, истребили остатки пищи и
вышли на улицу. Было холодно, суетился ветер, разбрасывая мелкий, сухой
снег, суетился порывисто минуту, две, подует и замрет, как будто понимая, что уже опоздал сеять
снег.
Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто;
на шее надета легкая косынка; воротнички рубашки выпущены
на галстук и блестят, как
снег.
Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе… Он весел, напевает… Отчего же это?..
В ноябре начинается
снег и мороз, который к Крещенью усиливается до того, что крестьянин,
выйдя на минуту из избы, воротится непременно с инеем
на бороде; а в феврале чуткий нос уж чувствует в воздухе мягкое веянье близкой весны.
7-го октября был ровно год, как мы
вышли из Кронштадта. Этот день прошел скромно. Я живо вспомнил, как, год назад, я в первый раз вступил
на море и зажил новою жизнью, как из покойной комнаты и постели перешел в койку и
на колеблющуюся под ногами палубу, как неблагосклонно встретило нас море, засвистал ветер, заходили волны; вспомнил
снег и дождь, зубную боль — и прощанье с друзьями…
Когда я
вышел сегодня из юрты садиться
на лошадь, все было покрыто выпавшим ночью
снегом.
Так прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять
вышел на крыльцо.
На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний
снег или распространяется от тающего последнего
снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была в ста шагах под кручью перед домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
Тогда я подал сигнал к остановке. Удэгеец говорил, что юрты совсем близко, но никто ему уже не верил. Стрелки принялись спешно разгребать
снег, таскать дрова и ставить палатки. Мы сильно запоздали: глубокие сумерки застали нас за работой. Несмотря
на это, бивак
вышел очень удобный.
Он
вышел на галечниковую отмель и рассматривал
на снегу чьи-то следы…
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему
снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками
выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет
выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «
на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые
снегом. Идти было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы
вышли на реку и через час были
на биваке.
— Слава богу, как всегда; он вам кланяется… Родственник, не меняя нисколько лица, одними зрачками телеграфировал мне упрек, совет, предостережение; зрачки его, косясь, заставили меня обернуться — истопник клал дрова в печь; когда он затопил ее, причем сам отправлял должность раздувальных мехов, и сделал
на полу лужу
снегом, оттаявшим с его сапог, он взял кочергу длиною с казацкую пику и
вышел.
Жена рыдала
на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами, поднимал сторы… я
вышел вон,
на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило
на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился заказывать гроб.
И развязка не заставила себя ждать. В темную ночь, когда
на дворе бушевала вьюга, а в девичьей все улеглось по местам, Матренка в одной рубашке, босиком,
вышла на крыльцо и села.
Снег хлестал ей в лицо, стужа пронизывала все тело. Но она не шевелилась и бесстрашно глядела в глаза развязке, которую сама придумала. Смерть приходила не вдруг, и процесс ее не был мучителен. Скорее это был сон, который до тех пор убаюкивал виноватую, пока сердце ее не застыло.
— Надобно же было, — продолжал Чуб, утирая рукавом усы, — какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто
на смех… Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь — чудо! Светло,
снег блещет при месяце. Все было видно, как днем. Не успел
выйти за дверь — и вот, хоть глаз выколи!
Наконец этот «вечер» кончился. Было далеко за полночь, когда мы с братом проводили барышень до их тележки. Вечер был темный, небо мутное, первый
снег густо белел
на земле и
на крышах. Я, без шапки и калош,
вышел, к нашим воротам и смотрел вслед тележке, пока не затих звон бубенцов.
Этот день наступил в субботу, в начале зимы; было морозно и ветрено, с крыш сыпался
снег. Все из дома
вышли на двор, дед и бабушка с тремя внучатами еще раньше уехали
на кладбище служить панихиду; меня оставили дома в наказание за какие-то грехи.
Третья зима его жизни приходила к концу.
На дворе уже таял
снег, звенели весенние потоки, и вместе с тем здоровье мальчика, который зимой все прихварывал и потому всю ее провел в комнатах, не
выходя на воздух, стало поправляться.
Мы сожгли все топливо, и теперь надо было итти за дровами. Взялся за это дело Рожков, но едва он
вышел из юрты, как сразу ознобил лицо.
На посиневшей коже местами выступили белые пятна. Я стал усиленно ему оттирать лицо
снегом, и это, быть может, спасло его.
Погода нас недолго баловала, и вскоре небо стало заволакиваться тучами. Подвигались мы теперь медленно.
На западных склонах Сихотэ-Алиня
снега оказались гораздо глубже, чем в бассейне рек Тумнина. Собаки тонули в них, что в значительной степени затрудняло наше передвижение. К вечеру мы
вышли на какую-то речку, ширина ее была не более 6–8 метров. Если это Хунгари, значит, мы попали в самое верховье ее и, значит, путь наш до Амура будет длинный и долгий.
Как сейчас вижу маленькую юрточку
на берегу запорошенной
снегом протоки. Около юрточки стоят две туземные женщины — старушки с длинными трубками. Они
вышли нас провожать. Отойдя немного, я оглянулся. Старушки стояли
на том же месте. Я помахал им шапкой, они ответили руками.
На повороте протоки я повернулся и послал им последнее прости.
На Сиротке догадывались, что с Петром Васильичем опять что-то
вышло, и решили, что или он попался с краденым золотом, или его вздули старатели за провес. С такими-то делами все равно головы не сносить. Впрочем, Матюшке было не до мудреного гостя: дела
на Сиротке шли хуже и хуже, а Оксины деньги таяли в кармане как
снег…
Обширная пойма,
на которую
выходили два окна залы Гловацких, снова была покрыта белым, пушистым
снегом, и просвирника гусыня снова растаскивала за ноги поседевших гренадеров.
Она
вышла из суда и удивилась, что уже ночь над городом, фонари горят
на улице и звезды в небе. Около суда толпились кучки людей, в морозном воздухе хрустел
снег, звучали молодые голоса, пересекая друг друга. Человек в сером башлыке заглянул в лицо Сизова и торопливо спросил...
Наводит тучи, из которых, в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни
на камни, зарывает деревни
на восемь месяцев в
снега и, наконец, в последнее время
выслала сюда тьму-тьмущую русских пионеров.
Однажды в самый жаркий и душный день лета он назначает батальонное учение. Батальон
выходит на него в шинелях через плечо, с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана, с шанцевым инструментом за поясом. Он выводит батальон
на Ходынское поле в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку
на белой, как
снег, Кабардинке, офицеры при своих ротах и взводах.
И оба они, взявшись под руки,
вышли из комнаты, прошли весь двор и вступили
на средину покрытого блестящим
снегом огорода. Здесь старик стал и, указав дьякону
на крест собора, где они оба столь долго предстояли алтарю, молча же перевел свой перст вниз к самой земле и строго вымолвил...
Кожемякин некоторое время чувствовал себя победителем; голова его приятно кружилась от успеха и вина, но когда он, дружелюбно приглашённый всеми в гости и сам всех пригласив к себе,
вышел на улицу и под ногами у него захрустел
снег — сердце охладело, сжалось в унынии, и невольно с грустью он подумал...
Пройдя узкую тропинку, мы
вышли на лесную дорогу, черную от грязи, всю истоптанную следами копыт и изборожденную колеями, полными воды, в которой отражался пожар вечерней зари. Мы шли обочиной дороги, сплошь покрытой бурыми прошлогодними листьями, еще не высохшими после
снега. Кое-где сквозь их мертвую желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» — первого цветка Полесья.
Я пожал руку бродяге, поклонился целовальнику и
вышел из теплого кабака
на крыльцо. Ветер бросил мне
снегом в лицо. Мне мелькнуло, что я теперь совсем уж отморожу себе уши, и я вернулся в сени, схватил с пола чистый половичок, как башлыком укутал им голову и бодро выступил в путь. И скажу теперь, не будь этого половика, я не писал бы этих строк.
В один из весенних вечеров, в конце марта, когда уже
на земле не было
снега и в больничном саду пели скворцы, доктор
вышел проводить до ворот своего приятеля почтмейстера. Как раз в это время во двор входил жид Мойсейка, возвращавшийся с добычи. Он был без шапки и в мелких калошах
на босую ногу и в руках держал небольшой мешочек с милостыней.
На улицу он
вышел не торопясь, шагах в трёх от лавки остановился, тщательно прикрыл свой товар клеёнкой и снова пошёл в густой массе
снега, падавшего с невидимой высоты.
И все заставлял пить парное молоко. Я уже начал понемногу сперва сидеть, потом с его помощью вставать и
выходить раза два в день из сакли, посидеть
на камне, подышать великолепным воздухом, полюбоваться
на снега Эльбруса вверху и
на зеленую полянку внизу, где бродило стадо чуть различимых коз.
Солнце всходило, но еще не
вышло из-за туч, виднелось полотно дороги,
на котором черная земля проглядывала сквозь талый
снег, и две пары рельсов тянулись вдоль светлыми полосками…
Но она ни о чем не думала и только плакала. Когда мягкий пушистый
снег совсем облепил ее спину и голову и она от изнеможения погрузилась в тяжелую дремоту, вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала и ударила ее по боку. Она вскочила. Из отворенной двери
вышел какой-то человек, принадлежащий к разряду заказчиков. Так как Каштанка взвизгнула и попала ему под ноги, то он не мог не обратить
на нее внимания. Он нагнулся к ней и спросил...
Еще реки не вошли в берега, и полноводными, как озера, стояли пустынные болота и вязкие топи; еще не обсохли поля, и в лесных оврагах дотаивал закрупевший, прокаленный ночными морозами
снег; еще не завершила круга своего весна — а уж
вышел на волю огонь, полоненный зимою, и бросил в небо светочи ночных пожаров.
Незаметно подкралась зима, сразу обрушилась
на город гулкими метелями, крепкими морозами, завалила улицы и дома сахарными холмами
снега, надела ватные шапки
на скворешни и главы церквей, заковала белым железом реки и ржавую воду болот;
на льду Оки начались кулачные бои горожан с мужиками окрестных деревень. Алексей каждый праздник
выходил на бой и каждый раз возвращался домой злым и битым.
Через несколько дней, прожитых в тяжёлом, чадном отупении, он, после бессонной ночи, рано утром
вышел на двор и увидал, что цепная собака Тулун лежит
на снегу, в крови; было ещё так сумрачно, что кровь казалась черной, как смола. Он пошевелил ногою мохнатый труп, Тулун тоже пошевелил оскаленной мордой и взглянул выкатившимся глазом
на ногу человека. Вздрогнув, Артамонов отворил низенькую дверь сторожки дворника, спросил, стоя
на пороге...
В эту ночь
на море дул крепкий береговой и шел
снег. Некоторые баркасы,
выйдя из бухты, вскоре вернулись назад, потому что греческие рыбаки, несмотря
на свою многовековую опытность, отличаются чрезвычайным благоразумием, чтобы не сказать трусостью. «Погода не пускает», — говорили они.
Как только пробило половина десятого, я накинула душегрейку
на плечи, тихонько
вышла из флигеля и по скрипучему
снегу благополучно добралась до биллиардной.
Представьте себе, не вытерпел, пошел к ней. Постучал в ее флигеле в освещенное окно. Она
вышла, закутавшись в платок,
на крылечко. Ночь тихая, тихая.
Снег рыхл. Где-то далеко в небе тянет весной.
Делать было нечего — Масуров
вышел на двор, набрал в пригоршни
снегу и вслед за тем, вернувшись к своей пациентке, начал обкладывать ей
снегом голову, лицо и даже грудь.
— Ведь вишь, — сказал, между прочим, Ипатов, прислушиваясь к завываньям ветра, — какие ноты выводит! Лето-то уж давно прошло; вот и осень проходит, вот и зима
на носу. Опять завалит кругом сугробами. Хоть бы поскорее
снег выпал. А то в сад
выйдешь, тоска нападет… Словно развалина какая-то. Деревья ветками стучат… Да, прошли красные дни!
Монашенки
снег на санях возят, проехали мимо, хихикают, а мне тяжело и не знаю, что делать.
Вышел за ворота — тишина.
Снега блестят, инеем одетые деревья не шелохнутся, всё задумалось. И небо и земля смотрят ласково
на тихий монастырь. Мне же боязно, что вот я нарушу эту тишину некоторым криком.