Неточные совпадения
Допив со сливками и
хлебом свой
второй стакан чая, Алексей Александрович встал и пошел в свой кабинет.
— Я питаюсь только вареным рисом, чаем,
хлебом. И — кто же это завтракает во
втором часу? — спросил он, взглянув на стенные часы.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли
хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло,
вторым — унесло все сено; тигры поели весь скот и стали нападать на людей. Ружье у крестьян было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны были доставлять на себе в котомках.
Я, впрочем, довольно смутно представлял себе Маврушу, потому что она являлась наверх всего два раза в неделю, да и то в сумерки. В первый раз, по пятницам, приходила за мукой, а во
второй, по субботам, Павел приносил громадный лоток, уставленный стопками белого
хлеба и просвир, а она следовала за ним и сдавала напеченное с веса ключнице. Но за семейными нашими обедами разговор о ней возникал нередко.
Ели молча, ложку после каждого глотка клали на каток и снова, прожевав мясо и
хлеб, черпали
вторую.
Появление в Гарном Луге капитана и независимое отношение нового владельца к опасному ябеднику грозили пошатнуть прочно установившийся авторитет. Поэтому Банькевич, наружно сохраняя наилучшие отношения к «уважаемому соседу и благодетелю», высматривал удобный случай для нападения… И вот на
второй, кажется, год пребывания капитана в Гарном Луге Банькевич отправился на его ниву со своими людьми и сжал его
хлеб.
— Первое, не есть удобно то, что Колобовы староверы… да. А
второе, жили мы без них, благодаря бога и не мудрствуя лукаво. У всех был свой кусок
хлеба, а впредь неведомо, что и как.
— Вот главное, чтобы хлеб-то был, во-первых, а во-вторых, будущее неизвестно. С деньгами-то надобно тоже умеючи, а зря ничего не поделаешь. Нет, я сомневаюсь, поколику дело не выяснится.
Если поставить завод ближе к
хлебу, так у каждого пуда можно натянуть две-три копейки — вот тебе раз, а
второе, везти сырой
хлеб или спирт — тоже три-четыре копейки барыша… да…
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась на Сиротку через два дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик на золотопромывальной фабрике Ераков. Народ так и бежал с компанейских работ: раз — всех тянуло на свой вольный
хлеб, а
второе — новый главный управляющий очень уж круто принялся заводить свои новые порядки.
— Жизнь становится дороже, оттого и люди злее. Говядина
второй сорт — четырнадцать копеек фунт,
хлеб опять стал две с половиной…
— Мамаша, на полке лежит
хлеб, потом пойдите в коридор, налево
вторая дверь — постукайте в нее. Откроет женщина, так вы скажите ей, пусть идет сюда и захватит с собой все, что имеет съедобного.
Отбыв
второй срок в остроге, Прокофий, этот бойкий, самолюбивый щеголь-малый, вышел оттуда совсем конченным человеком. Трезвый он сидел, ничего не делал и, сколько ни ругал его отец, ел
хлеб, не работал и, мало того, норовил стащить что-нибудь в кабак, чтобы выпить. Сидел, кашлял, харкал и плевал. Доктор, к которому он ходил, послушал его грудь и покачал головой.
Во-первых, начал ножом ловить соус, во-вторых, стал вытирать тарелку
хлебом, быстро посылая куски в рот, и, наконец, до того рассвирепел, что на самую тарелку начал бросать любострастные взоры…
Второй ребенок рыбака Петра, вооруженный ломтем
хлеба, которого стало бы на завтрак тридцатилетнему батраку, валялся на неводе, в двух шагах от матери.
Дело шло о службе где-то в палате в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь, в Петербурге, как бесплодно долгое время места искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый
хлеб и запивал его слезами своими, спал на голом полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому месту пристроил.
Во-первых, пусто, потому что домашний персонал имеется только самый необходимый; во-вторых, неудовлетворительно по части питья и еды, потому что полезные домашние животные упразднены, дикие, вследствие истребления лесов, эмигрировали, караси в пруде выловлены, да и хорошего печеного
хлеба, пожалуй, нельзя достать; в-третьих, плохо и по части газетной пищи, ежели Заманиловка, по очень счастливому случаю, не расположена вблизи станции железной дороги (это было в особенности чувствительно во время последней войны); в-четвертых, не особенно весело и по части соседей, ибо ежели таковые и есть, то разносолов у них не полагается, да и ездить по соседям, признаться, не в чем, так как каретные сараи опустели, а бывшие заводские жеребцы перевелись; в-пятых, наконец, в каждой Заманиловке культурный человек непременно встречается с вопросом о бешеных собаках.
В первом случае это нужно потому, что лиса, одаренная от природы самым тонким чутьем, не боится только конского следа и не бросит своей норы, когда побывает на ней человек верхом на лошади; во
втором случае необходимо быть двоим охотникам потому, что, найдя нору с лисятами, один должен остаться для караула, а другой воротиться домой за лопатами, заступами, мешком или кошелем, за
хлебом для собственной пищи и за каким-нибудь платьем потеплее для ночного времени и на случай дождя, ибо для поимки лисят надобно оставаться в поле иногда несколько дней.
Во-вторых, мои хозяйственные сведения и опыты оказались вовсе недостаточными, потому что грунт земли в Надежине был другой и далеко не так хорош, как в Аксакове; да и значительная возвышенность местности сильно охлаждала почву и подвергала растительность
хлебов несвоевременным морозам.
— Батюшка… Прохор Пантелеич…
второй день без
хлеба ребятишки сидят!
Раньше она была за почтмейстером и привыкла у него к пирогам и к наливкам, а у
второго мужа и
хлеба черного не видала вдоволь; стала чахнуть от такой жизни да года через три взяла и отдала богу душу.
[Напротив, тех людей, которым бывшее крепостное устройство и все общественные отношения, бывшие следствием его, шли впрок, можно уподобить гастрономам, расслабившим и изнежившим свой желудок тончайшими изобретениями поварского искусства: ясно, что они, во-первых, будут гораздо крепче держаться за свой изящный стол, нежели бедняки за свою мякину, а во-вторых, если уж принуждены будут сесть на грубую пищу, то гораздо скорее погибнут от нее, нежели те же бедняки, переведенные с мякины на чистый
хлеб…]
Сосед. Эка благодать у хозяина твоего. И сыпать некуда. Мы и то дивимся все, какой у твоего хозяина
второй год
хлеб родится. Как будто ему кто сказывает. То, летось, сухой год — в болоте посеял; у людей не родилось, а вы полно гумно наставили. Нынче мочливое лето — догадался же он на горах посеять. У людей попрел, а у вас обломный
хлеб. И зерно-то, зерно! (Трясет на руке и берет на зуб.)
Первый летний уповодок от восхода солнца и перекуски (ломоть
хлеба) до завтрака (то есть с четырех или пяти часов до восьми часов утра);
второй — от завтрака до обеда (с восьми часов до полудня); третий — от обеда до пáуженки (еда между обедом и ужином), то есть от полудня до трех или четырех часов пополудни; четвертый — от пауженки до солнечного заката и ужина, то есть до восьми или девяти часов.
— Давно уж я не ела ничего горячего…Ты не можешь вообразить себе, папа, как у меня пересохло в горле от сухого
хлеба и копченой колбасы! Если бы судьба предложила сегодня мне в подарок что-нибудь на выбор: десять лет лишних жизни или чашку бульона, — я, не задумываясь, выбрала бы
второе.
— Батюшка, да нешто не жалеем? Уж так-то жалеем! Да что ж поделаешь? Нельзя нам ее в чужой дом отдать, — что с хозяйством станется? Дуры-то мы, дуры, силы мужичьей у нас нету, а не обойдешься без нас в хозяйстве, нужно, чтоб баба была. А от меня, милый, пользы никакой нет, уж
второй год лежу… Старик и то иной раз заругается: «Когда ты сдохнешь?» Известно, наше дело христьянское, рабочее, Только
хлеб задаром жуешь.
Душонка у него была дурная, потому, во-первых, что он нищему не подал в жизнь свою даже куска черствого
хлеба; во-вторых, что он не любил детей, а это худая примета!
— Какой помол, родименький! Какой помол! Наши места бесхлебные. У нас, кормилец, по всей волости хлеб-от плохо родится. Каков ни будь урожай, доле Святой своего
хлеба не хватит; иной год с Тимофея-полузимника [Двадцать
второе января. (Прим. автора.)] на базаре покупаем.
Во-вторых, наступила ранняя зима, оказался недостаток в съестных припасах. Страшные морозы, вьюги и метели не позволили казакам ловить зверей и рыбу, мешали и доставлять
хлеб из соседних юрт, где некоторые жители занимались скудным землепашеством.
— И арендная также. Мужики разбирают по хорошей цене, но при крупных сдачах какая же гарантия и какая будущность самого имения? Ведь это хищническое истощение почвы — и больше ничего! Цены на
хлеб пали до смешного. Я
второй год не продаю ни ржи, ни пшеницы.