Неточные совпадения
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула о
том, что
во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам
Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.
— Здесь
Христос невидимо предстоит, принимая вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы
во всё
то, чему учит нас Святая Апостольская Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая руки под эпитрахиль.
Она была очень набожна и чувствительна, верила
во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи,
то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса
Христа.
— Говорил он о
том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу своему, религиозна и жертвенна, что
во Христе сияла душа Авеля, который жил от плодов земли, а от Каина пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался на длинных ногах своих и скрипел: мы — аграрная страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
— Мы — бога
во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он,
Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр
тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем
Христа разум же скрыт, — разум церкви и власти.
— Был я там, — сказал
Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И напомнил: — Чай, мы все оттуда. —
Поглядел
Христос во тьму земную
И спросил Угодника Николу:
— Кто это лежит там, у дороги,
Пьяный, что ли, сонный аль убитый?
— Нет, — ответил Николай Угодник. —
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался.
Загадочная антиномичность России в отношении к национальности связана все с
тем же неверным соотношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и нераскрытостью личности,
во Христе рожденной и призванной быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее.
С
того самого дня они уже более не расставались. (Деревня Бесселендеевка отстояла всего на восемь верст от Бессонова.) Неограниченная благодарность Недопюскина скоро перешла в подобострастное благоговение. Слабый, мягкий и не совсем чистый Тихон склонялся
во прах перед безбоязненным и бескорыстным Пантелеем. «Легкое ли дело! — думал он иногда про себя, — с губернатором говорит, прямо в глаза ему смотрит… вот
те Христос, так и смотрит!»
Победу
Христа над смертью они понимали не в смысле воскресения мертвых, а в смысле достигнутого эмпирического бессмертия, в
том смысле, что смерти нет для уверовавших
во Христа.
В это можно поверить: ни в Евангелии, ни в деяниях, ни
того паче
во Псалтыре про снег, про зиму не упоминается, а места жития
Христова — в
той стороне…
Вы сказали бы помещику, что так как его крестьяне — его братья
во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата,
то он и должен или дать им свободу, или хотя, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознав себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отношении к ним».
Но,
во всяком случае, славянофилы хотели «России
Христа», а не «России Ксеркса» [Слова из стихотворения Вл. Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль
Христа?»], как хотели наши националисты и империалисты. «Идея» России всегда обосновывалась пророчеством о будущем, а не
тем, что есть, — да и не может быть иным мессианское сознание.
Оригинальность его была в
том, что он не столько хотел осуществления в полноте жизни христианских принципов, сколько приобретения полноты жизни самого
Христа, как бы продолжения воплощения
Христа во всей жизни.
Св. Исаак Сирианин говорит: «Когда вожделение любви
Христовой не препобеждает в тебе до
того, чтобы от радости о
Христе быть тебе бесстрастным
во всякой скорби своей: тогда знай, что мир живет в тебе более, нежели
Христос.
— Не дивись, — сказал я ему, — установление свободы в исповедании обидит одних попов и чернецов, да и
те скорее пожелают приобрести себе овцу, нежели овцу
во Христово стадо.
Генерал любил батюшку; он вообще охотно разговаривал от Писания и даже хвалился начитанностью своей по этой части. Сверх
того, батюшка давал ему случай припоминать об архиереях, которых он знал
во времена своего губернаторства, и о
том, как и кто из них служил заутреню в светлое
Христово воскресенье.
Но ты ласково сдерживаешь их нетерпение; ты знаешь, что в этот день придут к тебе разговеться такие же труженики, как и ты сам, не получившие, быть может, на свою долю ничего из «остаточков»; сердце твое в этот день для всех растворяется; ты любишь и тоскуешь только о
том, что не можешь всех насытить, всех напитать
во имя Христа-искупителя.
И видит Пахомовна: перед нею святая обитель стоит, обитель стоит тихая, мужьми праведными возвеличенная, посреде ее златые главы на храмах светятся, и в
тех храмах идет служба вечная, неустанная. Поют тамо гласами архангельскиими песни херувимские, честное и великолепное имя
Христово прославляючи со отцем и святым духом и ныне и присно и
во веки веков. Аминь.
Андреюшка между
тем так же весело, но уже другое пел: «Елицы
во Христа крестистеся,
во Христа облекостеся!» Далее он заметно утомился.
Таким образом в самое телесное общение можем мы провести и чрез него осуществить восстановленный
во Христе союз бога с натурою, если только внешнее единение будет для нас не целью и не первым побуждением, а лишь крайним выражением и последним довершением
того внутреннего духовного единства, про которое сам господь сказал: «что бог соединил, человек да не разлучает».
— Ничего, рассказывайте! — успокоила ее
тем же чувствительным тоном косая дама и, чтобы возбудить старуху к большей откровенности, налила ей еще рюмку, которую
та, произнеся: «
Христу во спасение!», выпила и, закусив кусочком сахару, продолжала...
Так вы, ныне
во Христе сочетавшиеся брат и сестра, когда слышали заповедь божию Адаму и Еве: «плодитеся, множитеся и населяйте землю»,
то заповедь сия, в плотском своем смысле, не токмо язычниками, но и скотами бессловесными исполняемая, для вас, христиан, дважды рожденных, не плотское токмо должна содержать разумение.
Ерусалим-город всем городам мати; что стоит
тот город посреди земли, а в
том городе церковь соборная; пребывает
во церкви господень гроб, почивают в нем ризы самого
Христа, фимиамы-ладаны рядом курятся, свещи горят неугасимые…“
Вследствие всего этого мы передаем души свои богу, веруя
тому, что сказано, что
тот, кто оставит дома и братьев и сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или поля ради
Христа, получит
во сто раз больше и наследует жизнь вечную.
Мы верим в
то, что уголовный закон Ветхого Завета: око за око, зуб за зуб — отменен Иисусом
Христом и что по Новому Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения,
во всех случаях без исключения. Вымогать же насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не есть прощение обид, а мщение.
Замечательно при этом
то, что у нас, где нельзя сказать слова о священном писании без запрета цензуры, несколько лет
во всех журналах извращалась, критиковалась, осуждалась, осмеивалась прямо и точно выраженная заповедь
Христа (Мф. V, 39).
Такие явления, как
то, что наместники
Христа благословляют в порядке стоящих убийц, держащих заряженное на своих братьев ружье, на молитву; что священники, пастыри всяких христианских исповеданий всегда так же неизбежно, как и палачи, участвуют в казнях, своим присутствием признавая убийство совместимым с христианством (на опыте в Америке
во время убийства электричеством присутствовал пастор), — все такие явления никого уже не удивляют.
Опровергать такое утверждение бесполезно потому, что люди, утверждающие это, сами себя опровергают или, скорее, отвергают себя от
Христа, выдумывая своего
Христа и свое христианство вместо
того,
во имя которого и существует и церковь и
то положение, которое они в ней занимают. Если бы все люди знали, что церковь проповедует
Христа казнящего и не прощающего и воюющего,
то никто бы не верил в эту церковь и некому было бы доказывать
то, что она доказывает.
— Но так как увещание
во имя
Христа — отречься от
Христа бывает большей частью безуспешным,
то отказавшегося после увещания духовных лиц посылают к жандармам.
И тут над людьми, находящимися в этом положении, совершается
то, что предсказывал
Христос, говоря: «Горе вам, богатым, пресыщенным, прославленным»; совершается
то, что люди, находясь
во власти и в обладании последствий власти — славы и богатства, доходя до известных различных, поставленных ими самими себе в своих желаниях целей, познают тщету их и возвращаются к
тому положению, из которого вышли.
Вопросы поставлены ясно и прямо, и, казалось, надобно ясно и прямо ответить на них. Но
во всех критиках на мою книгу ничего подобного не было сделано, точно так же как не было сделано и по отношению всех
тех обличений церковных учителей в отступлении их от закона
Христа, которыми со времен Константина полна история.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности
Христа, не знать, что участвовать в качестве ли царя, министра, губернатора, или урядника в
том, чтобы продать у бедной семьи последнюю корову на подати для
того, чтобы отдать эти деньги на пушки или на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в
том, чтобы посадить в тюрьму кормильца семьи за
то, что мы сами развратили его, и пустить семью его по миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или
во внушении вместо
Христова закона диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую на свою землю корову человека, у которого нет земли; или с человека, работающего на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный предмет; или содрать вдвое за предмет с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что делать их не надо.
И напротив, не были ли бы эти люди, которые при упадке христианства возвысили себя выше всего и признали себя учителями чистейшего христианства, не были ли бы
те люди
во времена апостолов и учеников
Христа признаны самыми постыдными еретиками и антихристианами».
— Как нечего? Что вы, сударь! По-нашему вот как. Если дело пошло наперекор, так не доставайся мое добро ни другу, ни недругу. Господи боже мой! У меня два дома да три лавки в Панском ряду, а если божиим попущением враг придет в Москву, так я их своей рукой запалю. На вот тебе! Не хвались же, что моим владеешь! Нет, батюшка! Русской народ упрям; вели только наш царь-государь, так мы этому Наполеону такую хлеб-соль поднесем, что он хоть и семи пядей
во лбу, а — вот
те Христос! — подавится.
— Если бы я и неверующий был,
то согласитесь, что могу сделаться и верующим: уверовал же Савл [Савл — языческое имя апостола Павла.]
во Христа, — говорил Бегушев, как бы угадывая тайное намерение Татьяны Васильевны посвятить его в адепты спиритизма.
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже
тому время дванадесять лет… А вы, воры и разбойники, поднимаете дерзновенную руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о
Христе юродивого. Сгинете, проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не боимся. В остервенении злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у корня смоковницы… Тако будет, яко
во дни нечестивого Ахава. Буди…»
Да вот сидит
Христос в светлом рае,
Во душистой, небесной прохладе,
Под высокой, златоцветной липой,
Восседает на лыковом престоле.
Раздаёт он серебро и злато,
Раздаёт драгоценное каменье,
Всё богатым людям в награду,
За
то, что они, богатеи,
Бедному люду доброхоты,
Бедную братию любят,
Нищих, убогих сыто кормят.
«
Во имя короля и Sant’ officio!
Сим объявляется всем христианам,
Что дон Жуан, маркезе де Маранья,
От церкви отлучается
ХристовойИ вне законов ныне состоит.
Все для него убежища закрыты,
Не исключая божьих храмов. Всем,
Кому его известно пребыванье,
Вменяется в священный долг о нем
Немедленно начальству донести.
К кому ж он обратится,
тот его
Обязан выдать в руки местной власти,
Под спасеньем вечного проклятья, —
Таков над ним церковный приговор».
Барабанный бой.
— Братцы! — закричал Антон, отчаянно размахивая руками. — Братцы, будьте отцы родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он, и
тот парень ему, вишь, знакомый… спросите хошь у кого…
во Христа ты, видно, не веруешь!..
— Нет, — говорит, — ближе к нам! Не хочется мне назвать его — лучше бы ты сам догадался! Ибо
во Христа прежде и крепче всех
те уверовали, кто до встречи с ним знал уже его в сердце своём, и это силою их веры поднят он был на высоту божества.
Те, как водится, начинали с расспросов о
том, есть ли в селе барин, строг ли с мужиками, есть ли барыня и барчонки, о
том, кто староста, стар ли, молод ли он; потом мало-помалу объясняли Акуле, что вот-де они ходят из села в село, собирают хлебец да копеечки
во имя
Христово, заходят в монастыри, бывают далече, в Киеве и Иерусалиме, на богомолье и что, наконец, жутко приходится им иногда жить на белом свете.
Если говорили, что он нужен был людям, что, исполняя закон
Христов любви, он не мог отказывать людям в их требовании видеть его, что удаление от этих людей было бы жестокостью, он не мог не соглашаться с этим, но, по мере
того как он отдавался этой жизни, он чувствовал, как внутреннее переходило
во внешнее, как иссякал в нем источник воды живой, как
то, что он делал, он делал всё больше и больше для людей, а не для бога.
Михайлица и рассуждает: «Господи Исусе
Христе! что это такое: овец у нас
во всей нашей пришлой слободе нет и ягниться нечему, а откуда же это молозиво к нам забежало?» И в
ту пору стренулася: «Да и как, мол, он в избу попал?
Борис. Оставьте меня. Мне жалко вас и, каюсь, гадко слушать вас. Если бы вы были, как
тот генерал, а
то вы с крестом, с Евангелием,
во имя
Христа приходите уговаривать меня отречься от
Христа. Уйдите. (Взволнованно.) Уйдите, оставьте меня. Уйдите. Отведите меня, чтобы не видать никого. Я устал. Ужасно устал.
Да, среди пустынь, за стенами монастырей, возрастет слово
Христово: «И свет
во тьме светит, и
тьма его не объяла», — и оттуда пересодится на открытое поле, когда из него исторгнутся плевелы.
То же одиночество, как
во время бесконечных обеден в холодильнике храма
Христа Спасителя, когда я, запрокинув голову в купол на страшного Бога, явственно и двойственно чувствовала и видела себя — уже отделяющейся от блистательного пола, уже пролетающей — гребя, как собаки плавают — над самыми головами молящихся и даже их — ногами, руками — задевая — и дальше, выше — стойком теперь! как рыбы плавают! — и вот уже в розовой цветочной юбочке балерины — под самым куполом — порхаю.
— «О! горе, егда будет сие, — читала Таифа, — восплачутся тогда и церкви Божии плачем великим, зане ни приношения, ниже кадило совершится, ниже служба богоугодная; священные бо церкви яко овощная хранилища будут, и честное тело и кровь
Христова во днех онех не имать явитися, служба угаснет, чтение Писания не услышится, но
тьма будет на человецех».
— Оборони Господи! — воскликнула Манефа, вставая со стула и выпрямляясь
во весь рост. — Прощай, Фленушка…
Христос с тобой… — продолжала она уже
тем строгим, начальственным голосом, который так знаком был в ее обители. — Ступай к гостям… Ты здесь останешься… а я уеду, сейчас же уеду… Не смей про это никому говорить… Слышишь? Чтоб Патап Максимыч как не узнал… Дела есть, спешные — письма получила… Ступай же, ступай, кликни Анафролию да Евпраксеюшку.
Учение
Христа открывало людям
то, что
во всех них живет одно и
то же духовное начало и что они все братья, и
тем соединило их для радостной общей жизни.
И вот одни люди, поняв это учение
во всем его истинном смысле и предвидя, вследствие применения к жизни этого учения, уничтожение всех
тех выгод и преимуществ, которыми они пользовались и пользуются, распяли
Христа и потом распинали и до сих пор распинают его учеников.