Неточные совпадения
На прямые его
вопросы она отвечала уклончиво, шуточками, а чаще
вопросами же, ловко и незаметно отводя
мальчика в сторону от того, что ему еще рано знать. Ласкала — редко и тоже как-то бережно, пожалуй — скупо.
Клим не поверил. Но когда горели дома на окраине города и Томилин привел Клима смотреть на пожар,
мальчик повторил свой
вопрос. В густой толпе зрителей никто не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
Дело велось точно так же, как и вчерашнее, со всем арсеналом доказательств, улик, свидетелей, присяги их, допросов, экспертов и перекрестных
вопросов. Свидетель-городовой на
вопросы председателя, обвинителя, защитника безжизненно отрубал: «так точно-с», «не могу знать» и опять «так точно»…, но, несмотря на его солдатское одурение и машинообразность, видно было, что он жалел
мальчика и неохотно рассказывал о своей поимке.
Нехлюдов удивился
вопросу, но, взглянув на
мальчика и увидав серьезное, осмысленное лицо с внимательными, живыми глазами, серьезно ответил ему, что ждет знакомую женщину.
Ни отец ни мать не дали ни девочке ни
мальчику объяснения того, что они видели. Так что дети должны были сами разрешить
вопрос о значении этого зрелища.
Его развлек подошедший к нему гладко стриженый ребенок-мальчик и тоненьким голоском обратился к нему с
вопросом...
Но не смигивая и не спуская глаз смотревший на шествие за арестантов
мальчик с длинной, худой шеей решил
вопрос иначе.
Рассуждения эти напоминали Нехлюдову полученный им раз ответ от маленького
мальчика, шедшего из школы. Нехлюдов спросил
мальчика, выучился ли он складывать. «Выучился», отвечал
мальчик. «Ну, сложи: лапа». — «Какая лапа — собачья»? с хитрым лицом ответил
мальчик. Точно такие же ответы в виде
вопросов находил Нехлюдов в научных книгах на свой один основной
вопрос.
И множество, множество самых оригинальных русских
мальчиков только и делают, что о вековечных
вопросах говорят у нас в наше время.
Всю жизнь, с детских лет, меня мучают «проклятые
вопросы», которые Достоевский считал столь характерными для «русских
мальчиков».
Я был тогда совсем маленький
мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но простота, с которой отец предложил
вопрос, и его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные движения и смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные формы.
Мало — помалу, однако, сближение начиналось.
Мальчик перестал опускать глаза, останавливался, как будто соблазняясь заговорить, или улыбался, проходя мимо нас. Наконец однажды, встретившись с нами за углом дома, он поставил на землю грязное ведро, и мы вступили в разговор. Началось, разумеется, с
вопросов об имени, «сколько тебе лет», «откуда приехал» и т. д.
Мальчик спросил в свою очередь, как нас зовут, и… попросил кусок хлеба.
Если бы я писал беллетристический рассказ, то мне было бы очень соблазнительно связать этот
вопрос с судьбой описанных выше двух «купленных
мальчиков»…
Достоевский будет говорить о русских
мальчиках, решающих проклятые
вопросы.
Это
вопросы — все тех же «русских
мальчиков», но ставших более культурными.
— Послушай меня, Анна, — сказал он, оставшись наедине с сестрою. — Не следует будить в
мальчике вопросов, на которые ты никогда, никогда не в состоянии будешь дать полного ответа.
И при этом
мальчик раздвигал руки. Он делал это обыкновенно при подобных
вопросах, а дядя Максим указывал ему, когда следовало остановиться. Теперь он совсем раздвинул свои маленькие ручонки, но дядя Максим сказал...
— Все равно.
Мальчику остается только свыкнуться со своей слепотой, а нам надо стремиться к тому, чтобы он забыл о свете. Я стараюсь, чтобы никакие внешние вызовы не наводили его на бесплодные
вопросы, и если б удалось устранить эти вызовы, то
мальчик не сознавал бы недостатка в своих чувствах, как и мы, обладающие всеми пятью органами, не грустим о том, что у нас нет шестого.
Отец, воротясь ко мне и найдя меня в том же положении, спросил: «Что ты, Сережа?» Я отвечал множеством
вопросов о работающих крестьянах и
мальчиках, на которые отец отвечал мне удовлетворительно и подробно.
— Теперь я буду продолжать с вами прерванный разговор, — продолжал он, когда
мальчик ушел, — вы начали, кажется, с
вопроса, учился ли я чему-нибудь, и я отвечал вам, что, точно, был в выучке.
—
Вопрос ваш до крайности удивляет меня, господин! — скромно ответил
мальчик, — зачем я буду пачкаться в грязи или садиться в лужу, когда могу иметь для моих прогулок и игр сухие и удобные места? А главное, зачем я буду поступать таким образом, зная, что это огорчит моих добрых родителей?
В надежде уяснить себе этот
вопрос, я несколько раз, даже по пустякам, зазывал"
мальчика без штанов"в свой купе, но какие
вопросы я ни предлагал, он на все отвечал однословно и угрюмо. Наконец я решился дать ему двугривенный. Принял.
Мальчик высказал это солидно, без похвальбы, и без всякого глумления над странностью моего
вопроса. По-видимому, он понимал, что перед ним стоит иностранец (кстати: ужасно странно звучит это слово в применении к русскому путешественнику; по крайней мере, мне большого труда стоило свыкнуться с мыслью, что я где-нибудь могу быть… иностранцем!!), которому простительно не знать немецких обычаев.
— Ах, боже мой! — воскликнул Артасьев, проворно выдергивая свою руку из рукава шубы. — Как я рад, как я рад; но я уезжаю по самонужнейшему делу: у нас есть возможность завести при гимназии пансион, и все мы никак не можем столковаться, как нам устроить это… Я через четверть часа непременно должен быть у губернского предводителя, и можете вообразить себе, какой тут важный
вопрос!
Вопрос, получат или нет воспитание несколько
мальчиков!
— Но вы поймите, — старался убедить его Иван Петрович, — дворянство это сделает за пожертвование им денег, на которые двадцать или даже тридцать
мальчиков получат воспитание, будут лучшими гражданами своего отечества и образованными слугами государя. И что это за предрассудок — в деле столь полезном ставить
вопрос о том, что по кресту ли дворянин или по рождению?
В гостиной были низкие потолки. Они давили Передонова. Мебель тесно жалась к стенке. На полу лежали веревочные маты. Справа и слева из-за стены слышались шопоты и шорохи. Из дверей выглядывали бледные женщины и золотушные
мальчики, все с жадными, блестящими глазами. Из шопота иногда выделялись
вопросы и ответы погромче.
И каждый раз Боря оставлял в голове взрослого человека какие-то досадные занозы. Вызывая удивление бойкостью своих речей,
мальчик будил почти неприязненное чувство отсутствием почтения к старшим, а дружба его с Шакиром задевала самолюбие Кожемякина. Иногда он озадачивал нелепыми
вопросами, на которые ничего нельзя было ответить, — сдвинет брови, точно мать, и настойчиво допытывается...
Матвей ходил в сумерках по комнате и каким-то маленьким, внезапно проснувшимся кусочком души понимал, что все это
вопросы глупые. Охотнее и легче думалось о
мальчике.
Этот тихий
вопрос обнял сердце
мальчика напряжённым предчувствием тайны и заставил доверчиво подвинуться к учителю.
Кожемякин, с удивлением следя за
мальчиком, избегал бесед с ним: несколько попыток разговориться с Борей кончились неудачно, ответы и
вопросы маленького постояльца были невразумительны и часто казались дерзкими.
— Де? — раздался торопливый
вопрос… По палубе зашлепали босые ноги, послышалась возня, мимо лица
мальчика сверху скользнули два багра и почти бесшумно вонзились в густую воду…
Наблюдая за поведением
мальчиков, — так не похожих друг на друга, — Фома был захвачен
вопросом врасплох и — молчал.
Случай с лоцманом и машинистом направил внимание
мальчика на окружающее; глаза Фомы стали зорче: в них явилась сознательная пытливость, и в его
вопросах отцу зазвучало стремление понять, — какие нити и пружины управляют действиями людей?
День отъезда из села стёрся в памяти
мальчика, он помнил только, что когда выехали в поле — было темно и странно тесно, телегу сильно встряхивало, по бокам вставали чёрные, неподвижные деревья. Но чем дальше ехали, земля становилась обширнее и светлее. Дядя всю дорогу угрюмился, на
вопросы отвечал неохотно, кратко и невнятно.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они возились в нём, точно раки в корзине. Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной радостью. Сердце
мальчика замирало, в нём тихо бился
вопрос...
— Я очень вам благодарна, Петр Семенович… но не ответите ли вы мне на мой женский
вопрос: по какой вашей морали допустимо, чтобы подстерегали
мальчика, идущего на свидание к матери?
Я едва не заплакал от злости, но удержался, так как с некоторого времени упорно решал
вопрос — «кто я —
мальчик или мужчина?» Я содрогался от мысли быть
мальчиком, но, с другой стороны, чувствовал что-то бесповоротное в слове «мужчина» — мне представлялись сапоги и усы щеткой.
Но всего хуже, когда мать, тоже обеспокоенная тем, что Наталья не может родить
мальчика, расспрашивает её о ночных делах с мужем, расспрашивает бесстыдно, неприкрыто, её влажные глаза, улыбаясь, щурятся, пониженный голос мурлыкает, любопытство её тяжело волнует, и Наталья рада слышать
вопрос свёкра...
— Тех, кто на рожон лезет, по-настоящему под суд отдавать надо, — пробормотал Коростелев, не отвечая на
вопрос Ольги Ивановны. — Знаете, отчего он заразился? Во вторник у
мальчика высасывал через трубочку дифтеритные палочки. А к чему? Глупо… Так, сдуру…
Только изредка, заходя домой, он улаживался на нее, делал
мальчикам неожиданный экзамен с каким-нибудь курьезным
вопросом в конце каждого испытания, и затем кровать эта опять стояла пустою.
Наконец, если и угомонится он, сузятся его стремления, решится он быть учителем какой-нибудь сельской школы, — и тут он задает себе
вопрос и думает, как он будет учить, как приобретет расположение
мальчиков и уважение общины и т. п.
— Ах, оставь, не говори ты мне этого слова. Честный гражданин! И откуда, из какого учебника ты эту архивность вытащил? Пора бы перестать сентиментальничать: не
мальчик ведь… Знаешь что, Вася, — при этом Кудряшов взял Василия Петровича за руку, — будь другом, бросим этот проклятый
вопрос. Лучше выпьем по-товарищески. Иван Павлыч! Дай, брат, бутылочку вот этого.
На другой день вечером я опять был в графской усадьбе. На этот раз я беседовал не с Сашей, а с ее братом-гимиазистом.
Мальчик повел меня в сад и вылил передо мной всю свою душу. Излияния эти были вызваны моим
вопросом о житье его с «новой мамашей».
Он успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной
мальчик. Он забывал свои страданья, стараясь умиротворить злое сердечко большой девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже, благодаря худобе и бледности истощенного личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на
вопрос бабушки: зачем он это делает? — заявил убежденно...
Несмолкаемое снование взад и вперед, беготня
мальчиков с депешами, целые шпалеры любопытных, стоящих по обе стороны прохода, чтобы поглазеть на депутатов или министров и чтобы перехватывать последние известия из залы, когда идут дебаты или голосование по какому-нибудь жгучему
вопросу.
Прядильные машины всего больше заняли Тасю. В огромных залах ходило взад и вперед, двигая длинные штуки на колесах, по пяти, по шести
мальчиков. Хозяйка говорила с ними, почти каждого знала в лицо. Рубцов шел позади дам, подробно объяснял все Тасе; отвечал и на
вопросы Любаши, но гораздо кратче.
Георгий Дмитриевич. Все ловко, коллега. А знаешь, Алексей, вино-то крепкое: я, кажется, немного опьянел, голова кружится, и
мальчики кровавые в глазах. Были при Годунове часы? Глупый
вопрос, но ты не удивляйся: я смотрю на циферблат, и сегодня он совершенно особенный, живой и смотрит. Эх, нервы! У вас есть нервы, коллега?
— Что за ужас, подумаешь! И что такое лекция перед
вопросом — позвать доктора или не позвать, когда у
мальчика режутся зубки?! И вы не вздумайте меня, пожалуйста, прибить Маруся, потому что я этого не потерплю и буду кричать на весь дом.
Мальчик перестал задавать об этом
вопросы, но тайна, окружавшая эти неизвестные ему имена, в связи с положением сироты, приемыша в чужом доме, выработала в нем сосредоточенность и мечтательность.
Авраам Петрович взял наудачу одну книгу. Книга оказалась «Жизнь великих людей» Плутарха. Старик стал экзаменовать
мальчика. Последний отвечал не запинаясь на все
вопросы генерала.