Неточные совпадения
В то самое время, когда Чичиков
в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже лежали купленная штука первейшего голландского полотна на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную), —
в то время, когда он, как знаток,
покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и
вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
В это время к нему приехал П. М. Третьяков
покупать портрет архимандрита Феофана работы Тропинина. Увидав П. М. Третьякова, антиквар бросился снимать с него шубу и галоши, а когда они
вошли в комнату, то схватил работавшего над картиной Струнникова и давай его наклонять к полу...
Я и теперь тебя за деньги приехал всего
купить, ты не смотри, что я
в таких сапогах
вошел, у меня денег, брат, много, всего тебя и со всем твоим живьем
куплю… захочу, всех вас
куплю!
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не
входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или
покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
«Но если жена его очень богата — сказывают, она дочь какого-то откупщика, — то не
купит ли она мое имение? Хотя он и говорит, что ни
в какие женины дела не
входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться? Быть может, это все моя звезда действует… Решено! попытаюсь!»
Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и отправилась продавать ее
в Синьково, и так как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу,
в хозяйстве, имела обыкновение сама
покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло
вошла в девичью и потребовала, чтобы к ней вызвали барыню.
Наконец, меня перековали. Между тем
в мастерскую явились одна за другою несколько калашниц. Иные были совсем маленькие девочки. До зрелого возраста они ходили обыкновенно с калачами; матери пекли, а они продавали.
Войдя в возраст, они продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегда водилось. Были и не девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все их
покупали.
И вот Варвара и Грушина пошли
в лавочку на самый дальний конец города и
купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги. Выбрали и бумагу и конверты такие, каких не осталось больше
в лавке, — предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко
входило в другое.
Он торговал оптом, торговал по мелочам; у него можно было
купить живую корову и четверть фунта коровьего масла, воз рыбы и горсть мерзлых пескарей на уху; деготь, сало, одежда, гвозди, соль, набивные платки, свечи, колеса — словом, все, что
входит в состав крестьянского хозяйства, всем торговал Герасим.
Он
вошёл в кухню,
купил у повара на гривенник обрезков варёного мяса, кусков хлеба и ещё остатков чего-то съедобного.
— Да куда же, кроме вас, Анна Алексеевна. Художник
В.
В. Пукирев только что
вошел в славу. Его картина, имевшая огромный успех на выставке, облетела все иллюстрированные журналы. Ее, еще не конченную, видел
в мастерской П. М. Третьяков, пришел
в восторг и тут же, «на корню», по его обычному выражению,
купил для своей галереи. И сейчас эта картина там: «Неравный брак». Старый звездоносец-чинуша, высохший, как мумия,
в орденах и ленте, и рядом юная невеста, и
В четверг, на Масленице, тетя Соня
вошла в игральную комнату. Она объявила, что, так как дети были умны, она, проездом
в город, желает
купить им игрушек.
Вера
в преимущество первой силы очень велика, и она имеет своим основанием сказание о силоамской
купели, где тоже исцелевали первые, кто успевал
войти по возмущении воды.
В гостином дворе торговцы
в лавках и у лавок; проходит народ, некоторые останавливаются и
покупают разные вещи. Слышны голоса: «Здесь рукавицы, шапки, кушаки! Гляди, зипун! Из Решмы, с оторочкой». Петр Аксенов сидит на скамье у своей лавки (крайней справа). Василий Лыткин
входит, отпирает крайнюю лавку с противоположной стороны; заставляет ее скамьей и подходит к Аксенову.
Начинал Яков снова читать и петь, но уже не мог успокоиться и, сам того не замечая, вдруг задумывался над книгой; хотя слова брата считал он пустяками, но почему-то и ему
в последнее время тоже стало приходить на память, что богатому трудно
войти в царство небесное, что
в третьем году он
купил очень выгодно краденую лошадь, что еще при покойнице жене однажды какой-то пьяница умер у него
в трактире от водки…
— Зачем же игрушку? — возражал Аркадий Николаевич. — Самое лучшее
купите для него хорошенький портсигар. Юноша будет польщен таким солидным подарком. Теперь очень хорошенькие портсигары продаются у Лукутина. Да, кстати, намекните этому Коле, чтобы он не стеснялся при мне курить. А то давеча, когда я
вошел в гостиную, так он папироску
в рукав спрятал…
На торгу купец узнал, что
в городе мало масла и каждый день ждут нового привоза. Купец пошел на пристань и стал высматривать корабли. При нем пришел корабль с маслом. Купец прежде всех
вошел на корабль, отыскал хозяина,
купил все масло и дал задаток. Потом купец побежал
в город, перепродал масло и за свои хлопоты заработал денег
в 10 раз больше против мужика и принес товарищам.
Когда эти ушли,
вошли мясник и масленник. Мясник был весь
в крови, а масленник
в масле. Мясник держал
в руке деньги, масленник — руку мясника. Мясник сказал: «Я
купил у этого человека масло и вынул кошелек, чтобы расплатиться, а он схватил меня за руку и хотел отнять деньги. Так мы и пришли к тебе, — я держу
в руке кошелек, а он держит меня за руку. Но деньги мои, а он — вор».
Когда так размышлял Смолокуров,
вошел к нему Василий Фадеев. Добрые вести он принес: приехали на караван покупатели, останный товар хотят весь дочиста
покупать. Марко Данилыч тотчас поехал на Гребновскую, а Василью Фадееву наказал идти на ярманку и разузнать,
в коем месте иконами торгует Герасим Силыч Чубалов.
"Успех скандала", выпавший на долю"Жертвы вечерней", и строгая, но крайне тенденциозная рецензия"Отечественных записок"мало смущали меня. Издали все это не могло меня прямо задевать. Книга была спасена, продавалась, и роман читался усердно и
в столицах и
в провинции. И далее,
в начале 70-х годов, по возвращении моем
в Россию, один петербургский книгопродавец
купил у меня право нового издания, а потом роман
вошел в первое собрание моих сочинений, издания М.О.Вольфа, уже
в 80-х годах.
— Умерла она странно.
В один прекрасный день
входит к ней муж и говорит, что недурно бы к весне продать старую коляску, а вместо нее
купить что-нибудь поновее и легче, и что не мешало бы переменить левую пристяжную, а Бобчинского (была у мужа такая лошадь) пустить
в корень.
Когда Нил разольется и оросит нивы Египта, тогда исчезнет унылость народа: тогда все пристани
в устьях заблещут яркими флагами чужих кораблей;
войдут большие египетские суда с отрадными изображениями ибисовых голов, и понесутся далеко песни звонкоголосых певцов с Дельты; для наших красавиц привезут роскошные ткани из Мальты, из Сардинии камни, с Кипра мед и вино, от эллинов масло, мастику и изделия из бронзы, и пестрые паруса из веселого Тира, и ливанские кедры, без которых нет материала для строек
в безлесном Египте; а от нас
купят дорогою ценой хлеб и тонкий папирус, и кружева из Саиса, и мемфисские колесницы, которых нет прочнее и легче на свете…
— Дорого, — сказала Наташа. — Ну, как дети рады будут и maman. Только напрасно ты мне это
купил, — прибавила она, не
в силах удержать улыбку, любуясь на золотой
в жемчугах гребень, которые тогда только что стали
входить в моду.