Неточные совпадения
Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку
перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их, клал ему всякий раз их под руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак;
завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз клал ее возле него за минуту до окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал ее мелом у стены, — но все это осталось решительно без всякого замечания, так, как будто ничего этого не было и делано.
— Они и как подписывались, так едва
пером водили, — заметил письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за бумаги.
Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не
сводил глаз с
пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
— Чего буяните? — говорил он. — Зря все! Видите: красных лентов нету, стало быть, не забастовщик, ну? И женщина
провожает… подходящая, из купчих, видно. Господин — тоже купец, я его знаю,
пером торгует в Китай-городе, фамилие забыл. Ну? Служащего, видать, хоронют…
«Женщины! вами вдохновлен этот труд, — проворно писал он, — вам и посвящается! Примите благосклонно. Если его встретит вражда, лукавые толки, недоразумения — вы поймете и оцените, что
водило моими чувствами, моей фантазией и
пером! Отдаю и свое создание, и себя самого под вашу могущественную защиту и покровительство! От вас только и ожидаю… „наград“, — написал он и, зачеркнув, поставил: „Снисхождения“.
Пером они довольно красивы: все пестрые или пегие, с весьма разнообразными оттенками, которые состоят из цветов: голубовато-сизого серого, темного и немного рыжеватого, перемешанных неправильно на ярко-белом основании; иные подорожники бывают почти чисто-белые; в марте, к весне, они начинают сереть и, вероятно, летом делаются совсем серыми, но где
проводят лето и где выводят детей — не знаю.
— Да чего написал? Стал
пером водить, водил-водил по бумаге-то, он и бросил. Ну, плюх с десяток накидал, разумеется, да с тем и пустил, тоже в острог, значит.
—
Отвести их в острог, говорит, я с ними потом; ну, а ты оставайся, — это мне то есть говорит. — Пошел сюда, садись! — Смотрю: стол, бумага,
перо. Думаю: «Чего ж он это ладит делать?» — Садись, говорит, на стул, бери
перо, пиши! — а сам схватил меня за ухо, да и тянет. Я смотрю на него, как черт на попа: «Не умею, говорю, ваше высокоблагородие». — Пиши!
— Я тебе лучше скажу! — вступился Петенька, — предместник мой
завел, чтобы все низшие присутственные места представляли ему на утверждение дела о покупке
перьев, ниток и прочей канцелярской дряни! Разумеется, я это уничтожил, но, спрашиваю тебя, каков гусь мой предместник!
Потом он проворно вскочил с постели, босиком подошел к шкафу, торопливо вытащил известную нам родословную, взял из чернильницы
перо,
провел черту от кружка с именем «Алексей», сделал кружок на конце своей черты и в середине его написал: «Сергей».
Он исчез, юрко скользя между столов, сгибаясь на ходу, прижав локти к бокам, кисти рук к груди, вертя шершавой головкой и поблескивая узенькими глазками. Евсей,
проводив его взглядом, благоговейно обмакнул
перо в чернила, начал писать и скоро опустился в привычное и приятное ему забвение окружающего, застыл в бессмысленной работе и потерял в ней свой страх.
— Экое горе, того-этого, какие мы с вами бесталанные! Только вы, я думаю, ошибаетесь, нельзя этого допустить, чтобы у вас не было таланта. Может, не обнаружился еще? Это часто бывает с молодыми людьми. Таланты-то ведь бывают разные, того-этого, не только что карандашиком или
пером водить.
Эти охотники
проводили целые Дни на голубятне, особенно любуясь на голубей мохноногих, у которых мохры, то есть
перья, выросшие из ног, до трех вершков длиною, торчали со всех сторон и даже мешали им ходить.
Бедный Вася сидит за письмом два дня и две ночи, у него мутится в голове, он уже ничего не видит и
водит сухим
пером по бумаге.
А когда на двадцати пяти тысячах мест станут двадцать пять тысяч русских помещичьих домиков, да в них перед окнами на балкончиках задымятся двадцать пять тысяч самоваров и поедет сосед к соседу с семейством на тройках, заложенных по-русски, с валдайским колокольчиком под дутою, да с бубенцами, а на козлах отставной денщик в тверском шлыке с павлиньими
перьями заведет: «Не одну во поле дороженьку», так это будет уже не Литва и не Велико-Польша, а Россия.
Вдруг Аркадий с ужасом заметил, что Вася
водит по бумаге сухим
пером, перевертывает совсем белые страницы и спешит, спешит наполнить бумагу, как будто он делает отличнейшим и успешнейшим образом дело!
Мой роман тоже не избавлен от калитки. Но моя калитка разнится от других тем, что моему
перу придется
провести сквозь нее много несчастных и почти ни одного счастливого, что бывает в других романах только в обратном порядке. И, что хуже всего, эту калитку мне приходилось уже раз описывать, но не как романисту, а как судебному следователю… У меня
проведет она сквозь себя более преступников, чем влюбленных.
Я и писал ему, и за пирожками бегал,
перья чинил, тещу его старую по театрам
водил.
С необыкновенною быстротой он
водил сухим
пером по бумаге, отбрасывая листки один за другим, и все писал, писал.
Я жадно хватаю
перо и набрасываю одну страницу за другою… Целые дни, иногда целые ночи я
провожу, не отрываясь, за моим письменным столом… Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасывая одну строку за другою…
Голову она, по близорукости, низко наклоняла над листком бумаги и
водила стальным
пером быстро-быстро.