Неточные совпадения
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа, была поражена его
видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в
комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и
комнатами Анны Аркадьевны, он делал величайшие усилия над собой, чтоб иметь
вид человека, для которого случившееся событие не было непредвиденным и не имеет в себе ничего, выходящего из ряда обыкновенных событий, и он достигал своей цели: никто не мог заметить в нем признаков отчаяния.
Я схватил бумаги и поскорее унес их, боясь, чтоб штабс-капитан не раскаялся. Скоро пришли нам объявить, что через час тронется оказия; я велел закладывать. Штабс-капитан вошел в
комнату в то время, когда я уже надевал шапку; он, казалось, не готовился к отъезду; у него был какой-то принужденный, холодный
вид.
Растворялись окна в
комнатах, и часто владетель картинного поместья долго ходил по темным излучинам своего сада и останавливался по часам перед пленительными
видами на отдаленья.
Все начало размещаться в осветившихся
комнатах, и скоро все приняло такой
вид:
комната, определенная быть спальней, вместила в себе вещи, необходимые для ночного туалета;
комната, определенная быть кабинетом…
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул в кухню, где под
видом того чтобы попробовать, хорошо ли едят люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился в свою
комнату.
Та и другая
комната приняли
вид чистоты и опрятности необыкновенной.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из
вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей
комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Ему не гулялось, не ходилось, не хотелось даже подняться вверх взглянуть на отдаленности и
виды, не хотелось даже растворять окна затем, чтобы забрать свежего воздуха в
комнату, и прекрасный
вид деревни, которым не мог равнодушно любоваться никакой посетитель, точно не существовал для самого хозяина.
Уже несколько минут стоял Плюшкин, не говоря ни слова, а Чичиков все еще не мог начать разговора, развлеченный как
видом самого хозяина, так и всего того, что было в его
комнате.
Чичиков кинул вскользь два взгляда:
комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамками в
виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более заметить.
Сережа был удивительно мил; он снял курточку — лицо и глаза его разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю
комнату перекатывался колесом, становился кверху ногами на лексиконы Татищева, положенные им в
виде пьедестала на середину
комнаты, и при этом выделывал ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха.
Во второй
комнате сидели и писали какие-то писцы, одетые разве немного его получше, на
вид все странный какой-то народ.
Андрей Семенович, у которого никогда почти не бывало денег, ходил по
комнате и делал сам себе
вид, что смотрит на все эти пачки равнодушно и даже с пренебрежением.
Сонина
комната походила как будто на сарай, имела
вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный
вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в
комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Генерал ходил взад и вперед по
комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно,
вид мой поразил его; он заботливо осведомился о причине моего поспешного прихода.
Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в
комнату, задыхаясь и с
видом чрезвычайно встревоженным.
Василий Иванович во время обеда расхаживал по
комнате и с совершенно счастливым и даже блаженным
видом говорил о тяжких опасениях, внушаемых ему наполеоновскою политикой и запутанностью итальянского вопроса.
После полудня он сидел у следователя в
комнате с окном во двор и
видом на поленницу березовых дров.
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора вышли в столовую с
видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и начал писать, судейский, остановясь у окна, повернулся спиною ко всему, что происходило в
комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
Вдруг Илья Иванович остановился посреди
комнаты с встревоженным
видом, держась за кончик носа.
Тихо, с замирающим от нетерпения сердцем предстать в новом
виде, пробрался он до ее
комнаты, неслышно дошел по ковру к ней.
В первой
комнате из прихожей стояла толпа, человек даже до тридцати; из них наполовину торгующихся, а другие, по
виду их, были или любопытные, или любители, или подосланные от Лебрехт; были и купцы, и жиды, зарившиеся на золотые вещи, и несколько человек из одетых «чисто».
Кроме нас, обедали в этой
комнате еще на четырех столах, все офицеры и разные осанистого
вида господа.
Как я и ожидал того, она сама вошла в мою
комнату, оставив князя с братом, который начал пересказывать князю какие-то светские сплетни, самые свежие и новоиспеченные, чем мигом и развеселил впечатлительного старичка. Я молча и с вопросительным
видом приподнялся с кровати.
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это была жена его, и, кажется, по
виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка. Но в
комнате оставались еще две дамы — одна очень небольшого роста, лет двадцати, в черном платьице и тоже не из дурных, а другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в разговор не вступали.
Мы стали сбираться домой, обошли еще раз все
комнаты, вышли на идущие кругом дома галереи: что за
виды! какой пламенный закат! какой пожар на горизонте! в какие краски оделись эти деревья и цветы! как жарко дышат они!
Воротясь с прогулки, мы зашли в здешнюю гостиницу «Fountain hotel»: дом голландской постройки с навесом, в
виде балкона, с чисто убранными
комнатами, в которых полы были лакированы.
Первая
комната имеет
вид столовой какого-нибудь частного дома.
И с тех пор
комната чтится, как святыня: она наглухо заперта, и постель оставлена в своем тогдашнем
виде; никто не дотрогивался до нее, а я вдруг лягу!
В небольшой чистой
комнате этой с картинами
видов Венеции и зеркалом между двух окон была поставлена чистая пружинная кровать и столик с графином воды, спичками и гасилкой.
В
комнате обращал на себя внимание патриархального
вида старичок с длинными белыми волосами, в пиджачке и серых панталонах, около которого с особенной почтительностью стояли два служителя.
В
комнате в углу стояло старинное кресло красного дерева с инкрустациями, и
вид этого кресла, которое он помнил в спальне матери, вдруг поднял в душе Нехлюдова совершенно неожиданное чувство.
Заметнее всех женщин-арестанток и поразительным криком и
видом была лохматая худая цыганка-арестантка с сбившейся с курчавых волос косынкой, стоявшая почти посередине
комнаты, на той стороне решетки у столба, и что-то с быстрыми жестами кричавшая низко и туго подпоясанному цыгану в синем сюртуке.
Речь эта, очевидно, оскорбила Вольфа: он краснел, подергивался, делал молчаливые жесты удивления и с очень достойным и оскорбленным
видом удалился вместе с другими сенаторами в
комнату совещаний.
Обстановка
комнаты придавала ей
вид будуара: мягкая мебель, ковры, цветы. С потолка спускался розовый фонарь; на стене висело несколько картин с голыми красавицами. Оглядывая это гнездышко, Привалов заметил какие-то ноги в одном сапоге, которые выставлялись из-под дивана.
— Если в голове, то это еще не велика беда, — шутил Nicolas, разваливаясь в кресле с
видом человека, который пришел в свою
комнату. — А вот насчет дельца позвольте…
Когда, перед сватовством, жениху захотелось хоть издали взглянуть на будущую подругу своей жизни, это позволили ему сделать только в
виде исключительной милости, и то при таких условиях: жениха заперли в
комнату, и он мог видеть невесту только в замочную скважину.
Пока Половодов шел до спальни, Антонида Ивановна успела уничтожить все следы присутствия постороннего человека в
комнате и сделала
вид, что спит. Привалов очутился в самом скверном положении, какое только можно себе представить. Он попал на какое-то кресло и сидел на нем, затаив дыхание; кровь прилила в голову, и колени дрожали от волнения. Он слышал, как Половодов нетвердой походкой вошел в спальню, поставил свечу на ночной столик и, не желая тревожить спавшей жены, осторожно начал раздеваться.
Входя в
комнату, Грушенька лишь как бы мельком глянула на Митю, в свою очередь с беспокойством на нее поглядевшего, но
вид ее в ту же минуту и его успокоил.
— Э, полно, скверно все это, не хочу слушать, я думала, что веселое будет, — оборвала вдруг Грушенька. Митя всполохнулся и тотчас же перестал смеяться. Высокий пан поднялся с места и с высокомерным
видом скучающего не в своей компании человека начал шагать по
комнате из угла в угол, заложив за спину руки.
Я отвел ему маленькую
комнату, в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета. Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В этом
виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни. Ложась спать, он по старой привычке поверх сенного тюфяка и ватного одеяла каждый раз подстилал под себя козью шкурку.
Какие они им подносят перспективные
виды собственных
комнат с щеткой на правом плане, грядкой сору на вылощенном полу, желтым самоваром на столе возле окна и самим хозяином, в халате и ермолке, с ярким бликом света на щеке!
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный
вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей
комнате. Он едва держался на ногах от усталости, но он не лег в постель, а присел на стул у двери и схватился за голову.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В
комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в
виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Эти
комнаты, в которых живут, имеют такой
вид, как в квартирах чиновничьих семейств средней руки, в семействах старых начальников отделения или молодых столоначальников, которые скоро будут начальниками отделения.
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать говорит правду, а то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А я вчера так и заснула у тебя в
комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем
виде была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Дверь отворилась, и человек, в котором с первого взгляду можно было узнать немца ремесленника, вошел в
комнату и с веселым
видом приближился к гробовщику.
Получив последний вопрос, я сидел один в небольшой
комнате, где мы писали. Вдруг отворилась дверь, и взошел Голицын jun. с печальным и озабоченным
видом.