Неточные совпадения
Соня остановилась в сенях
у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она
взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного
цвета пером.
Нет, матушка, оттого
у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы вас
взять, добродетелями, как
цветами, украшаются; оттого все и делается прохладно и благочинно.
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого
цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы
у нее были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она
взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Он на другой день утром
взял у Шмита porte-bouquet и обдумывал, из каких
цветов должен быть составлен букет для Марфеньки. Одних
цветов нельзя было найти в позднюю пору, другие не годились.
Он
взял руку — она была бледна, холодна, синие жилки на ней видны явственно. И шея, и талия стали
у ней тоньше, лицо потеряло живые
цвета и сквозилось грустью и слабостью. Он опять забыл о себе, ему стало жаль только ее.
Я никак не ожидал, чтоб Фаддеев способен был на какую-нибудь любезность, но, воротясь на фрегат, я нашел
у себя в каюте великолепный
цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты
взял?» — спросил я. «В Африке, на горе достал», — отвечал он.
Нос
у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато
цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни
взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как
у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, — и особенно глаза, темно-серые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, — даже теперь, когда испуг и горе омрачили их блеск…
12-гомая. Франтовство одолело!
взял в долг
у предводительской экономки два шелковые платья предводительшины и послал их в город окрасить в масака
цвет, как
у губернского протодиакона, и сошью себе ряску шелковую. Невозможно без этой аккуратности, потому что становлюсь повсюду вхож в дворянские дома, а унижать себя не намерен.
Шалимов (с поклоном и улыбкой). Благодарю вас. Я ревниво храню
цветы, когда мне дают их так дружески просто. (Влас в лесу направо: «Эй, сторож, где вторые весла?».) Он будет лежать, ваш
цветок, где-нибудь в книге
у меня… Однажды я
возьму эту книгу, увижу
цветок — и вспомню вас… Это смешно? Сантиментально?
Ерш имеет необыкновенно большие навыкате, темно-синие глаза; от самой головы, как я уже сказал, идет
у него жесткий гребень, почти в вершок вышиною; он оканчивается, не доходя пальца на два до хвоста, но и это место занято
у него другим небольшим гребешком, уже мягким, похожим на обыкновенное плавательное рыбье перо; ерш колется, как окунь, если
взять его неосторожно; он весь пестрый, кроме брюшка, но пестрины какого-то темноватого, неопределенного
цвета; он весь блестит зеленовато-золотистым лоском, особенно щеки; кожа его покрыта густою слизью в таком изобилии, что ерш превосходит в этом отношении линя и налима; хвост и верхние перья пестроваты, нижние перья беловато-серые.
Сегодняшнего же числа Машенька в двенадцатом часу пошла в сад посмотреть
цветы и кануфер полить и
взяла с собой Николушку (меня) на руках
у Анны (поныне живой старушки).
—
Возьми в дом чужое дитя из бедности. Сейчас все
у тебя в своем доме переменится: воздух другой сделается. Господа для воздуха расставляют
цветы, конечно, худа нет; но главное для воздуха — это чтоб были дети. От них который дух идет, и тот ангелов радует, а сатана — скрежещет… Особенно в Пушкарной теперь одна девка: так она с дитем бьется, что даже под орлицкую мельницу уже топить носила.
И подавал запонки, портсигар или лампу; и я за это присылал им из деревни битую птицу, масло и
цветы. Кстати сказать, оба они были состоятельные люди. В первое время я часто брал взаймы и был не особенно разборчив, брал, где только возможно, но никакие силы не заставили бы меня
взять у Лугановичей. Да что говорить об этом!
Девушка
взяла ножницы и вышла в сад. Она давно уже не выходила из комнаты; солнце ослепило ее, и от свежего воздуха
у нее слегка закружилась голова. Она подошла к кусту в то самое мгновение, когда жаба хотела схватить
цветок.
— Гляди, красавица, — говорила Тане знахарка, копая один корень руками. — Вот сильная трава… Ростом она с локоть, растет кусточком,
цветок у ней, вишь, какой багровый, а корень-от, гляди, крест-накрест… Железом этот корень копать не годится, руками надо брать… Это Петров крест [Петров крест — Lathraea Squammaria.], охраняет он от нечистой силы…
Возьми.
— А чем Ланцюговна ему не невеста? — вмешалась в разговор их третья перекупка. — Девчина как маков
цвет; поглядеть — так волей и неволей скажешь: красавица! Волосы как смоль, черная бровь, черный глаз, и ростом, и статью
взяла; одна усмешка ее с ума сводит всех парубков. Да и мать ее — женщина не бедная; скупа, правда, старая карга! Зато денег
у нее столько, что хоть лопатой греби.