Неточные совпадения
С раннего утра сидел Фогт за микроскопом, наблюдал, рисовал, писал, читал и часов в пять бросался, иногда со мной, в море (плавал он как рыба); потом он приходил к нам обедать и, вечно
веселый, был готов на ученый спор и на всякие пустяки, пел за фортепьяно уморительные песни или рассказывал детям
сказки с таким мастерством, что они, не вставая, слушали его целые часы.
На другой день он, одетый с иголочки во все новое, уже сидел в особой комнате нового управления за громадным письменным столом, заваленным гроссбухами. Ему нравилась и солидность обстановки и какая-то особенная деловая таинственность, а больше всего сам Ечкин, всегда
веселый, вечно занятый, энергичный и неутомимый. Одна квартира чего стоила, министерская обстановка, служащие, и все явилось, как в
сказке, по щучьему веленью. В первый момент Полуянов даже смутился, отозвал Ечкина в сторону и проговорил...
Я смотрел на его
веселое лицо и вспоминал бабушкины
сказки про Ивана-царевича, про Иванушку-дурачка.
По временам Иохим собирал ребят вокруг себя в кучу и начинал рассказывать им
веселые присказки и
сказки.
— А и в будни не больно весело! — Кожемякин крепко стиснул сына коленями и как будто немного оживился. — Прежде
веселее было. Не столь спокойно, зато —
веселее. Вот я тебе когда-нибудь, вместо бабьих-то
сказок, про настоящее поведаю. Ты уж большой, пора тебе знать, как я жил…
Это было что-то среднее между ветхою, закоптелою избушкой на курьих ножках, о которой говорится в
сказках, и живописною,
веселою степной хаткой, или «мазанкой», как их называют обыкновенно на юге России.
Воротился из Австралии Энрике Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда, где живется свободней. Было ему тридцать шесть лет, бородатый, могучий,
веселый, он прекрасно рассказывал о своих приключениях, о жизни в дремучих лесах; все принимали эту жизнь за
сказку, мать и дочь — за правду.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы, глаза его утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный мир, лучший, чем все
сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как
веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Возьмет в толстенькие, короткие пальчики карандаш — бумага оживает и смеется; положит те же коротенькие пальчики на клавиши: старый рояль с пожелтевшими зубами вдруг помолодел, поет, весело завирается; а то сама выдумает страшную
сказку, сочинит
веселый анекдот.
А в ночной тишине, в сонном молчании всего живого, вспоминались жуткие рассказы Никиты о женщинах, пленённых татарами, жития святых отшельниц и великомучениц, вспоминались и
сказки о счастливой,
весёлой жизни, но чаще всего память подсказывала обидное.
Он был очень милый и
веселый молодой человек и владел двумя прекрасными способностями, а именно: прекрасно рассказывал страшные
сказки о различных царевичах и разбойниках и бесподобно пел тенором под гитару многие новые романсы.
Вот наконец и Нева-матушка, вот и Екатерининский славный канал, вот и Большая Подьяческая! Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да
веселые! Напились генералы кофею, наелись сдобных булок и надели мундиры. Поехали они в казначейство, и сколько тут денег загребли — того ни в
сказке сказать, ни пером описать!
— Что вы! Что вы! Нареченная знатная дочь богатого генерала, для которой вся жизнь должна быть дивной
сказкой, вдруг жалуется на скуку и — когда же? В день своего рождения, на
веселом балу, устроенном в ее честь. Опомнитесь, Нина, что с вами?
Дремавшие до восхода солнца у своих снастей или коротавшие вахту, внимая тихой
сказке, которую рассказывал какой-нибудь сказочник-матрос, матросы теперь, при наступлении утра, оживились и чаще стали ходить на бак покурить и полясничать. Приятный, острый дымок махорки носился на баке. И разговоры стали громче. И свежий, молодой голос вахтенного мичмана Лопатина как-то
веселее прозвучал в воздухе, когда он крикнул...
Эти отношения мне представлялись тогда очень странными, и я никак не мог понять, происходило ли это доверие к Кесарю от большого практического ума или от неразумения. Но так или иначе, а репутация дома все-таки на этом выигрывала, и теперь это воспоминается мило и живо, как
веселая старая
сказка, под которую сквозь какую-то теплую дрему свежо и ласково улыбается сердце…
Вошел наш молодой, всегда остроумный,
веселый талантливый руководитель и постепенно стал развертывать при нашем участии картину пленительно красивой шекспировской
сказки…
Казалось, что эти ужасные зрелища забавляли его — он возвращался с видом сердечного удовольствия, шутил, говаривал
веселее обыкновенного. В восемь часов шли к вечерне, в десятом Иоанн уходил в спальню, где трое слепых по очереди, один за другим рассказывали ему
сказки. Он слушал их и засыпал, но ненадолго, в полночь вставал, и день его начинался молитвою.