Неточные совпадения
— Проходит
великая княгиня с каким-то
послом, и на его беду зашел у них разговор о новых касках.
Эти две радости, счастливая охота и записка от жены, были так
велики, что две случившиеся
после этого маленькие неприятности прошли для Левина легко. Одна состояла в том, что рыжая пристяжная, очевидно переработавшая вчера, не ела корма и была скучна. Кучер говорил, что она надорвана.
Великий упрек был бы историку предлагаемых событий, если бы он упустил сказать, что удовольствие одолело гостя
после таких слов, произнесенных Маниловым.
В нем быстро укреплялась уверенность, что надвигается
великое историческое событие,
после которого воцарится порядок, а бредовые люди выздоровеют или погибнут.
— Эти молодые люди очень спешат освободиться от гуманитарной традиции русской литературы. В сущности, они пока только переводят и переписывают парижских поэтов, затем доброжелательно критикуют друг друга, говоря по поводу мелких литературных краж о
великих событиях русской литературы. Мне кажется, что
после Тютчева несколько невежественно восхищаться декадентами с Монмартра.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали:
великая прежняя идея оставила их;
великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.
— Потому что грех сей, самоубивство, есть самый
великий из всех грехов. То как же ангели его будут стречать
после такого греха?
В этой, по-видимому, сонной и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное утро. 1-го марта, в воскресенье,
после обедни и обычного смотра команде,
после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры и матросы, собрались на палубе. Все обнажили головы: адмирал вышел с книгой и вслух прочел морской устав Петра
Великого.
Но вот мы вышли в
Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь
после обеда, чтоб выиграть поболее времени ночью. Так сделал я 8-го числа, и спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу на другой диван, ища прохлады. «Вы то на правый, то на левый галс ложитесь!» — говорил он.
Вот что должно в корне измениться
после нынешней
великой войны, которая являет собой совершенно небывалое историческое соприкосновение и сплетение восточного и западного человечества.
Великий духовный подъем, выразившийся в польском мессианизме, произошел уже
после гибели польского государства.
«То-то вот и есть, — отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и не вводить их в
великий и смертный грех, но до того безобразно, говорю, мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и невозможно, ибо только
после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
Потом он с
великим недоумением припоминал несколько раз в своей жизни, как мог он вдруг,
после того как расстался с Иваном, так совсем забыть о брате Дмитрии, которого утром, всего только несколько часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того, хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
— Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий, — что мирская наука, соединившись в
великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и
после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего.
Там
после долгих и
великих подвигов сподобился наконец претерпеть истязания и мученическую смерть за веру.
Владимир, к
великому утешению Ермолая, стрелял вовсе не отлично и
после каждого неудачного выстрела удивлялся, осматривал и продувал ружье, недоумевал и, наконец, излагал нам причину, почему он промахнулся.
Бивак наш был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке было дымно, а снаружи холодно.
После ужина все поспешили лечь спать, но я не мог уснуть — все прислушивался к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей меня на берег
Великого океана.
Итак, Вера Павловна занялась медициною; и в этом, новом у нас деле, она была одною из первых женщин, которых я знал.
После этого она, действительно, стала чувствовать себя другим человеком. У ней была мысль: «Через несколько лет я уж буду в самом деле стоять на своих ногах». Это
великая мысль. Полного счастья нет без полной независимости. Бедные женщины, немногие из вас имеют это счастие!
И
после всего этого
великий иконоборец испугался освобожденной личности человека, потому что, освободив ее отвлеченно, он впал снова в метафизику, придал ей небывалую волю, не сладил с нею и повел на заклание богу бесчеловечному, холодному богу справедливости, богу равновесия, тишины, покоя, богу браминов, ищущих потерять все личное и распуститься, опочить в бесконечном мире ничтожества.
Иногда будто пахнёт им,
после скошенного сена, при сирокко, перед грозой… и вспомнится небольшое местечко перед домом, на котором, к
великому оскорблению старосты и дворовых людей, я не велел косить траву под гребенку; на траве трехлетний мальчик, валяющийся в клевере и одуванчиках, между кузнечиками, всякими жуками и божьими коровками, и мы сами, и молодость, и друзья!
Надо сказать, что она, тотчас
после приезда Федоса, написала к белебеевскому предводителю дворянства письмо, в котором спрашивала, действительно ли им был выдан вид Федосу Половникову; но прошло уже более полутора месяцев, а ответа получено не было. Молчание это служило источником
великих тревог, которые при всяком случае возобновлялись.
— En classe! en classe! — провозглашали гувернантки к
великому горю детей, которым даже опомниться
после длинного ряда праздников не давали.
Если разговор касался важных и благочестивых предметов, то Иван Иванович вздыхал
после каждого слова, кивая слегка головою; ежели до хозяйственных, то высовывал голову из своей брички и делал такие мины, глядя на которые, кажется, можно было прочитать, как нужно делать грушевый квас, как
велики те дыни, о которых он говорил, и как жирны те гуси, которые бегают у него по двору.
После смерти Ивана Фирсанова владетельницей бань, двадцати трех домов в Москве и подмосковного имения «Средниково», где когда-то гащивали
великие писатели и поэты, оказалась его дочь Вера.
Были
великие искусники создавать дамские прически, но не менее
великие искусники были и мужские парикмахеры. Особенным умением подстригать усы славился Липунцов на Большой Никитской,
после него Лягин и тогда еще совсем молодой, его мастер, Николай Андреевич.
Характерно исчезновение святых князей
после перенесения греховной власти на
великих князей московских.
Великий писатель принужден был его наконец высечь для удовлетворения оскорбленного нравственного чувства своего читателя, но, увидев, что
великий человек только встряхнулся и для подкрепления сил
после истязания съел слоеный пирожок, развел в удивлении руки и так оставил своих читателей.
Первый посетитель
после тебя был Бракман — он отправился в Екатеринбург торговать или не знаю, что делать. Сообщил нам известие о свадьбе Ж. А. с Мейером, которая должна была совершиться в Дерпте в первое воскресенье
великого поста.
Два года давно минули
после великого четверга, в который мы виделись в последний раз.
Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое
великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют, как машины, их желаниям, чтобы тотчас же
после них, в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко уже ждущего своей очереди в общем зале.
Конечно, все мужчины испытывали эту первоначальную tristia post coitus, но это
великая нравственная боль, очень серьезная по своему значению и глубине, весьма быстро проходит, оставаясь, однако, у большинства надолго, иногда на всю жизнь, в виде скуки и неловкости
после известных моментов. В скором времени Коля свыкся с нею, осмелел, освоился с женщиной и очень радовался тому, что когда он приходил в заведение, то все девушки, а раньше всех Верка, кричат...
— Я, дети мои, ничего не знаю, а что и знаю, то — очень плохо. Но я ей буду читать замечательное произведение
великого грузинского поэта Руставели и переводить строчка за строчкой. Признаюсь вам, что я никакой педагог: я пробовал быть репетитором, но меня вежливо выгоняли
после второго же урока. Однако никто лучше меня не сумеет научить играть на гитаре, мандолине и зурне.
Прасковья Ивановна подробно высчитывала причины, по которым нам не следует оставаться эту зиму в Багрове, и уже требовала настоятельно, чтоб мы
после шести недель переехали к ней в Чурасово, а
Великим постом воротились бы домой.
Но вот в одно воскресенье,
после обеда, в комнате бабушки собираются все учители, два профессора и в присутствии папа и некоторых гостей делают репетицию университетского экзамена, в котором Володя, к
великой радости бабушки, выказывает необыкновенные познания.
«Ах, бестия, шельма, ругает того маляра, перепортил всю работу; у тебя, говорит, все глаже и чище становится, как стеклышко, а у того все уж облезло!» И пошел я, братец,
после того в знать
великую; дворянство тогда
после двенадцатого года шибко строилось, — ну, тут уж я и побрал денежек, поплутовал, слава тебе господи!
Барин наш терпел, терпел, — и только раз, когда к нему собралась
великая компания гостей, ездили все они медведя поднимать, подняли его, убили, на радости, без сумнения, порядком выпили; наконец,
после всего того, гости разъехались, остался один хозяин дома, и скучно ему: разговоров иметь не с кем, да и голова с похмелья болит; только вдруг докладывают, что священник этот самый пришел там за каким-то дельцем маленьким…
Как ни
велика была тоска Павла, особенно на первых порах
после отъезда Имплевых, однако он сейчас же стал думать, как бы приготовиться в университет.
Вышел Видостан, в бархатном кафтане, обшитом позументами, и в шапочке набекрень.
После него выбежали Тарабар и Кифар. Все эти лица мало заняли Павла. Может быть, врожденное эстетическое чувство говорило в нем, что самые роли были чепуха
великая, а исполнители их — еще и хуже того. Тарабар и Кифар были именно те самые драчуны, которым
после представления предстояло отправиться в часть. Есть ли возможность при подобных обстоятельствах весело играть!
После этого
великого произведения «Мертвые души» он вдруг начал какие-то письма писать к друзьям […он вдруг начал какие-то письма писать к друзьям.
— Да вы не серчайте, чего же! Я потому спросил, что у матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так, как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка, а он сапожник. Она, — уже
после того как приняла меня за сына, — нашла его где-то, пьяницу, на свое
великое горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
После него все пошло по-новому. Сперва поселился Мокей зюздинский с бабами, а за ним семей еще боле десятка перетащилось. Старцы наши заметно стали к ним похаживать, и пошел у них тут грех и соблазн
великий. Что при старике Асафе было общее, — припасы ли, деньги ли, — то при Мартемьяне все врозь пошло; каждый об том только и помыслу имел, как бы побольше милостыни набрать да поскорее к любовнице снести.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным,
великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались
после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к
великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
— Теперь довольно, — сказал
посол и поклонился Паше. Паша сделал то же самое. — О
великий батырь Буздыхан и Кисмет, — сказал
посол, — мой владыко, сын солнца, брат луны, повелитель царей, жалует тебе орден
великого Клизапомпа и дает тебе новый важный титул. Отныне ты будешь называться не просто Берди-Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И знай, что четырехстворчатое имя считается самым высшим титулом в Ниневии. В знак же твоего величия дарую тебе два драгоценных камня: желчный и мочевой.
«Да, — подумал он, — так я ни за что не переведу. А если и переведу, то только
после многих, многих лет изучения всех тонкостей немецкого языка и кристального вдумывания в слова
великого автора. Куда мне!..»
Это было
после обеда. Слон зашагал по Большой Пресне, к
великому ужасу обывателей и шумной радости мальчишек и бежавшей за ним толпы. Случилось это совершенно неожиданно и в отсутствие его друга сторожа. Другие сторожа и охочие люди из толпы старались, забегая вперед, вернуть его обратно, но слон, не обращая внимания ни на что, мирно шагал, иногда на минуту останавливаясь, поднимал хобот и трубил, пугая старух, смотревших в окна.
Милан рассчитывал на приданое, но умная Наталья удержала за собой право распоряжения своим состоянием, и Милан опустошал расходами на свой двор казначейство Сербии, которая
после двух войн (1876 и 1877/78 годов) была в 1882 году из княжества провозглашена королевством, к
великому неудовольствию народа, боявшегося увеличения налогов.
— Веселитесь, Арина Прохоровна… Это
великая радость… — с идиотски блаженным видом пролепетал Шатов, просиявший
после двух слов Marie о ребенке.
Что же до людей поэтических, то предводительша, например, объявила Кармазинову, что она
после чтения велит тотчас же вделать в стену своей белой залы мраморную доску с золотою надписью, что такого-то числа и года, здесь, на сем месте,
великий русский и европейский писатель, кладя перо, прочел «Merci» и таким образом в первый раз простился с русскою публикой в лице представителей нашего города, и что эту надпись все уже прочтут на бале, то есть всего только пять часов спустя
после того, как будет прочитано «Merci».
— Этот пристав — подлец
великий! — сказал тотчас же
после его ухода Максинька.
После речи Батенева устроилось путешествие, причем снова была пропета песнь: «Отец духов, творец вселенной!», и шли в таком порядке: собиратели милостыни (Антип Ильич и Аггей Никитич) с жезлами в руках; обрядоначальник (доктор Сверстов) с мечом; секретарь (gnadige Frau) с актами; оба надзирателя со свечами; мастер стула тоже со свечой. По окончании шествия обрядоначальник положил знак умершего на пьедестал, а
великий мастер сказал...