Неточные совпадения
Все те вопросы о том, например, почему бывают неурожаи, почему жители держатся своих верований и т. п., вопросы, которые без удобства служебной
машины не разрешаются и не могут быть разрешены
веками, получили ясное, несомненное разрешение.
— Это — для гимназиста, милый мой. Он берет время как мерило оплаты труда — так? Но вот я третий год собираю материалы о музыкантах XVIII
века, а столяр, при помощи
машины, сделал за эти годы шестнадцать тысяч стульев. Столяр — богат, даже если ему пришлось по гривеннику со стула, а — я? А я — нищеброд, рецензийки для газет пишу. Надо за границу ехать — денег нет. Даже книг купить — не могу… Так-то, милый мой…
С конца XVIII
века начинается революционизирующее вторжение
машины, с которым связано развитие капиталистической промышленности.
Мардарий Аполлоныч занимается своим именьем довольно поверхностно; купил, чтобы не отстать от
века, лет десять тому назад, у Бутенопа в Москве молотильную
машину, запер ее в сарай, да и успокоился.
Его душа слишком крепко срослась с этими колесами, валами, эксцентриками и шестернями, которые совершали работу нашего железного
века; из-за них он не замечал живых людей, вернее, эти живые люди являлись в его глазах только печальной необходимостью, без которой, к сожалению, самые лучшие
машины не могут обойтись.
И каждый день, каждый час, и сегодня и завтра, и целый
век, бюрократическая
машина работает стройно, непрерывно, без отдыха, как будто нет людей, — одни колеса да пружины…
— Да, братец! Я бить не люблю, и в наш
век какой порядочной человек станет драться? У меня вот как провинился кто-нибудь — на
машину! Завалил ему ударов пять, шесть, так впредь и будет умнее; оно и памятно и здорово. Чему ж ты смеешься, Сурской? конечно, здорово. Когда еще у меня не было больных и домового лекаря, так я от всех болезней лечил
машиною.
В этой послужившей на своем
веку мускульной
машине человек держал пустую папиросную коробку.
Головокружительные успехи техники в XIX и XX
веках обозначают самую большую революцию в истории человечества, более глубокую, чем все революции политические, радикальное изменение всего ритма человеческой жизни, отрыв от природного, космического ритма и возникновение нового, определяемого
машинами ритма.
— Ну что? Не так я говорил? Откуда мы
машины возьмем, — ткацкие там, прядильные и разные другие? Весь
век из-за границы будем выписывать? Вот почему весь центр внимания должен уделиться на чугун, на сталь, на
машины. Научимся
машины делать, тогда будет тебе и сатинет на рубашку, и драп на пальто. Ну, спасибо вам. Пойдем, ребята… А то, может, с нами чайку попьете, товарищ Ратникова?