Неточные совпадения
Прямая
линия соблазняла его не ради
того, что она
в то же время есть и кратчайшая — ему нечего было делать с краткостью, — а ради
того, что по ней можно было весь век маршировать и ни до чего не домаршироваться.
Бессонная ходьба по прямой
линии до
того сокрушила его железные нервы, что, когда затих
в воздухе последний удар топора, он едва успел крикнуть:"Шабаш!" — как тут
же повалился на землю и захрапел, не сделав даже распоряжения о назначении новых шпионов.
Но тотчас
же над переносьем его явилась глубокая складка, сдвинула густые брови
в одну
линию, и на секунду его круглые глаза ночной птицы как будто слились
в один глаз, формою как восьмерка. Это было до
того странно, что Самгин едва удержался, чтоб не отшатнуться.
Мысли его растекались по двум
линиям: думая о женщине, он
в то же время пытался дать себе отчет
в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает
в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность
в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно
в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
— Вот вы этак все на меня!.. — Ну, ну, поди, поди! —
в одно и
то же время закричали друг на друга Обломов и Захар. Захар ушел, а Обломов начал читать письмо, писанное точно квасом, на серой бумаге, с печатью из бурого сургуча. Огромные бледные буквы тянулись
в торжественной процессии, не касаясь друг друга, по отвесной
линии, от верхнего угла к нижнему. Шествие иногда нарушалось бледно-чернильным большим пятном.
Когда
же селят на
линии проектированной дороги,
то при этом имеются
в виду не жители нового селения, а
те чиновники и каюры, которые со временем будут ездить по этой дороге.
Присев на задние ноги,
то есть сложив их на сгибе, упершись
в какое-нибудь твердое основание, заяц имеет способность с такою быстротою и силою разогнуть их, что буквально бросает па воздух все свое тело; едва обопрется он о землю передними лапками, как уже задние, далеко перепрыгнув за передние, дают опять такой
же толчок, и бег зайца кажется одною
линией, вытянутою
в воздухе.
Ну, вот, это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал:
тот же английский шрифт, но черная;
линия капельку почернее и потолще, чем
в английском, ан — пропорция света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая вещь!
Я всегда горевал, что великий Пирогов взят Гоголем
в таком маленьком чине, потому что Пирогов до
того самоудовлетворим, что ему нет ничего легче как вообразить себя, по мере толстеющих и крутящихся на нем с годами и «по
линии» эполет, чрезвычайным, например, полководцем; даже и не вообразить, а просто не сомневаться
в этом: произвели
в генералы, как
же не полководец?
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту
линию, за
ту самую, где небо с землей встречается,
то там вся и разгадка, и тотчас
же новую жизнь увидишь,
в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой город мне все мечтался, как Неаполь,
в нем все дворцы, шум, гром, жизнь…
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое
то, что вам здесь и находиться не следует, а
в приемной сидеть, потому вы сами на
линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что
же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
В ту же секунду над самой головой раздается величественный гул, который, как будто поднимаясь все выше и выше, шире и шире, по огромной спиральной
линии, постепенно усиливается и переходит
в оглушительный треск, невольно заставляющий трепетать и сдерживать дыхание.
— Главное, все это высокохудожественно. Все эти образы, начертанные
в «Илиаде», по чистоте, по спокойствию, по правильности
линий —
те же статуи греческие, — видно, что они произведение одной и
той же эстетической фантазии!.. И неужели, друг мой, ты ничего этого не знаешь? — спросил ее
в заключение Павел.
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом
линии, — как у него выходило на бумаге совершенно
то же самое, что было и на оригинале, — он не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не
то ли
же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел
в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою
в бок, стоял и смотрел, как барчик рисует.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там
в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К
тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую
линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
— А впрочем, как бы
то ни было, а это достоверно, что Лузгин Павлушка остался
тем же, чем был всегда, — продолжал он, —
то есть душевно… Ну, конечно,
в других отношениях маленько, быть может, и поотстали — что делать! всякому своя
линия на свете вышла…
Что
же касается до графа Мамелфина,
то он был замечателен лишь
тем, что происходил по прямой
линии от боярыни Мамелфы Тимофеевны. Каким образом произошел на свет первый граф Мамелфин — предания молчали;
в документах
же объяснялось просто:"по сей причине". Этот
же девиз значился и
в гербе графов Мамелфиных. Но сам по себе граф, о котором идет речь, ничего самостоятельного не представлял, а был известен только
в качестве приспешника и стремянного при графе ТвэрдоонтС.
Когда
же он зашел слишком далеко за
линию,
то французской часовой, не подозревая, что этот солдат знает по-французски,
в третьем лице выругал его.
Номера, отбираемые полицией, продавались
в тот же день газетчиками по рублю, а ходовой сообразительный оптовик-газетчик Анисимов, имевший свою лавочку
в Петровских
линиях, нажил на этом деньги, долгое время торгуя «Курьером» из-под полы.
Если возьмет очень большая рыба и вы не умеете или не можете заставить ее ходить на кругах
в глубине, если она бросится на поверхность воды и пойдет прямо от вас,
то надобно попробовать заворотить ее вбок, погрузив удилище до половины
в воду; если
же это не поможет и, напротив, рыба, идя вверх, прочь от вас, начнет вытягивать лесу и удилище
в одну прямую
линию,
то бросьте сейчас удилище
в воду.
— Зайти разве? — пригласил Прокоп, — ведь я с
тех пор, как изюмскую-то
линию порешили, к Елисееву — ни-ни! Ну его! А у Доминика, я вам доложу, кулебяки на гривенник съешь да огня на гривенник
же проглотишь — и прав! Только вот мерзлого сига
в кулебяку кладут — это уж скверно!
— Это как вам угодно-с. Только я так полагаю, что, ежели мы вместе похищение делали, так вместе, значит, следует нам и
линию эту вести. А
то какой
же мне теперича, значит, расчет! Вот вы, сударь, на диване теперича сидите — а я стою-с! Или опять: вы за столом кушаете, а я, как какой-нибудь холоп, —
в застольной-с… На что похоже!
«Идеал не высоконький!» — сказал сам себе Бегушев и
в то же время решил
в своих мыслях, что у Домны Осиповны ни на копейку не было фантазии и что она, по теории Бенеке [Бенеке Фридрих Эдуард (1798–1854) — немецкий философ.], могла идти только до
той черты, до которой способен достигать ум, а что за этой
линией было, — для нее ничего не существовало.
Петрусь сделал три поклонения к ногам батеньки и маменьки, принял от них благословение на бритие бороды и получил от батеньки бритву,"которою, — как уверяли батенька, — годился еще прапращур наш, войсковой обозный Пантелеймон Халявский", и бритва эта, переходя из рода
в род по прямой
линии, вручена была Петруси с
тем же, чтобы
в потомстве его, старший
в роде, выбрив первовьиросшую бороду, хранил, как зеницу ока, и передавал бы также из рода
в род.
Вавилов собрал бумаги, положил их
в ящик выручки, запер его и подергал рукой — хорошо ли заперлось? Потом он, задумчиво потирая лысину, вышел на крыльцо харчевни. Там он увидал, что ротмистр, измерив шагами фасад харчевни, щелкнул пальцами и снова начал измерять
ту же линию, озабоченный, но довольный.
Если со временем какому-нибудь толковому историку искусств попадутся на глаза шкап Бутыги и мой мост,
то он скажет: «Это два
в своем роде замечательных человека: Бутыга любил людей и не допускал мысли, что они могут умирать и разрушаться, и потому, делая свою мебель, имел
в виду бессмертного человека, инженер
же Асорин не любил ни людей, ни жизни; даже
в счастливые минуты творчества ему не были противны мысли о смерти, разрушении и конечности, и потому, посмотрите, как у него ничтожны, конечны, робки и жалки эти
линии»…
Потом обед
в собрании. Водка, старые анекдоты, скучные разговоры о
том, как трудно стало нынче попадать из капитанов
в подполковники по
линии, длинные споры о втором приеме на изготовку и опять водка. Кому-нибудь попадается
в супе мозговая кость — это называется «оказией», и под оказию пьют вдвое… Потом два часа свинцового сна и вечером опять
то же неприкосновенное лицо и
та же вечная «па-а-льба шеренгою».
Та же декорация — только краски потускнели и
линии сожжены зноем. Море неподвижно. Горизонт
в пара́х. На площади немного гуляющих. Иногда проходят сторонкой рабочие и оборванцы. Топоры слабо, но непрерывно стучат вдали.
И, всегда с лукавой усмешечкой, он все к чему-то присматривался и примеривался, и выходило так, как будто бы он только играл с настоящим, разминал свои непочатые силы, но
в то же время зорко и терпеливо поджидал своей
линии.
В другой раз и при другом случае я, может быть, поговорю с вами пространнее о переменах, происшедших
в Петербурге
в течение моего века, — теперь
же обратимся опять к пансиону, который лет сорок
тому назад находился на Васильевском острове,
в Первой
линии.
Дело было на одной из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать, совсем
в стороне от «большого света».
Линия была еще не совсем окончена, поезда ходили неаккуратно, и публику помещали как попало. Какой класс ни возьми, все выходит одно и
то же — все являются вместе.
— Великий боже! он провалился
в люк! — воскликнула Бодростина и
в сопровождении подбежавших к ней мужа и гостей кинулась к прорезу, через который увидала внизу освещенную
тем же красным освещением какую-то фантастическую кучу, из которой выбивался Сумасшедший Бедуин, и, не обращая ни малейшего внимания на зов его сверху, вышел
в двери смежной комнаты нижнего этажа. Он все это сделал очень быстро и с какою-то борьбой, меж
тем как на ярко освещенном лице его сверкали резкие огненные
линии.
— Пятьсот либо пятьсот двадцать сажен, больше не будет, — как будто говоря сам с собой, хладнокровно сказал Максимов, хотя видно было, что ему, так
же как и другим, ужасно хотелось выпалить, — коли сорок пять
линий из единорога дать,
то в самый пункт попасть можно,
то есть совершенно.
Студент выглянул за дверь и рукой поманил меня. Я посмотрел:
в разных местах горизонта, молчаливой цепью, стояли такие
же неподвижные зарева, как будто десятки солнц всходили одновременно. И уже не было так темно. Дальние холмы густо чернели, отчетливо вырезая ломаную и волнистую
линию, а вблизи все было залито красным тихим светом, молчаливым и неподвижным. Я взглянул на студента: лицо его было окрашено
в тот же красный призрачный цвет крови, превратившейся
в воздух и свет.
От споров с товарищами была
та же неудовлетворенность. На глупые возражения я возражал глупо, процесс спора заводил
в какой-то тупик, и получалось одно раздражение. Только долгим трудом и привычкою дается умение незаметно для противника непрерывно выпрямлять
линию спора, не давать ей вихляться и отклоняться
в стороны, приходить к решению вопроса, намеченного вначале.
Эта всеобъемлющая природа была предметом его изучения — поднять хотя бы на одну
линию завесу с
того, чего еще не постигли великие умы, дать человечеству еще лишние доказательства его невежества и ничтожества перед высшей силой, управляющей миром, и этим возбудить
в нем парения к небу — вот цель ученого-естествоиспытателя, независимо от
того, применяет ли он свои знания к извлечению из этой природы средств для врачевания больного человеческого организма, или
же только наблюдает теоретически законы природы
в их проявлениях
в окружающем его мире.
Анна Аркадьевна жила
в тех же Петровских
линиях, занимая громадную угловую квартиру
в третьем этаже, окна которой выходили частью на Петровку, а частью
в проезд между домами.
А со следующей страницы идут дневниковые записи двумя различными почерками. Один почерк — Лельки: буквы продолговатые, сильно наклоненные, с некрепким нажимом пера. Одна и
та же буква пишется разно: «т», например, —
то тремя черточками,
то в виде длинной семерки,
то просто
в виде длинной
линии с поперечною чертою вверху. Другой почерк — Нинки: буквы большие, с широкими телами, стоят прямо, как будто подбоченившись, иногда даже наклоняются влево.
В одно мгновение
линии отступивших остановились неподвижно, как каменная стена, и
в то же мгновение внезапно открывшаяся батарея осыпала неприятеля градом картечи и ядер. Это внезапное и неожиданное обстоятельство ошеломило французов. Этого только и нужно было Александру Васильевичу.
В тот же вечер, когда она возвратилась из коричневого домика на шестой
линии, горничная Екатерины Петровны доложила ей, что ее спрашивает какая-то старушка из Грузина.
В этом появившемся лишь года за два до описываемого нами времени центре старушки-Москвы уголке Петербурга господствовало день и ночь необычайное для Белокаменной оживление, благодаря открытому
в тех же Петровских
линиях фешенебельному Татарскому ресторану, также по петербургскому образцу.
Еще
в начале этой травли, Данило, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек, Данило выпустил своего бурого не к волку, а прямою
линией к засеке так
же, как Карай, — на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку
в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Милий
же, вместо
того, чтобы обидеться
теми словами, с которыми подошел к нему Тивуртий, забыл и свой сан, и свое положение
в темнице среди заключенных, а продолжал любоваться издали красивыми
линиями стана жены корабельщика, а Тивуртий, заметив это, сделался еще более смел и прошептал...