Неточные совпадения
Кусочек сыру еще от той недели остался —
собаке стыдно
бросить — так нет, человек и не думай съесть!
— Да, а ребятишек
бросила дома — они ползают с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой
собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же, в бороздах на пашне, или тянется с обозом в трескучий мороз, чтоб добыть хлеба, буквально хлеба — утолить голод с семьей, и, между прочим, внести в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам дела нет», говорите вы…
Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного отца вашего (который тогда еще был в живых) Смердяковым, а тот и научи его, дурачка, глупой шутке, то есть зверской шутке, подлой шутке — взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и
бросить какой-нибудь дворовой
собаке, из таких, которые с голодухи кусок, не жуя, глотают, и посмотреть, что из этого выйдет.
«Ату его!» — вопит генерал и
бросает на него всю стаю борзых
собак.
Вот и смастерили они такой кусок и
бросили вот этой самой лохматой Жучке, о которой теперь такая история, одной дворовой
собаке из такого двора, где ее просто не кормили, а она-то весь день на ветер лает.
В другой раз
собака подала мне застреленного бекаса; я взял его и, считая убитым наповал,
бросил возле себя, потому что заряжал в это время ружье; бекас, полежав с минуту, также улетел, и даже закричал, а раненая птица не кричит.
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем одеться, схватил на руки Арто и, вернувшись с ним в море,
бросил его далеко в воду.
Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг полетели на старика и на Сергея.
Если вы идете, например, по улице, вдруг — навстречу псина, четвертей шести, и прямо на вас, а с вами даже палки нет, — положение самое некрасивое даже для мужчины; а между тем стоит только схватить себя за голову и сделать такой вид, что вы хотите ею, то есть своей головой,
бросить в
собаку, — ни одна
собака не выдержит.
А дружба ваша… брось-ка кость, […брось-ка кость, так что твои
собаки — в басне И.А. Крылова «Собачья дружба»: «А только кинь им кость, так что твои
собаки!»] так что твои
собаки!»
Желать он боялся, зная, что часто, в момент достижения желаемого судьба вырвет из рук счастье и предложит совсем другое, чего вовсе не хочешь — так, дрянь какую-нибудь; а если наконец и даст желаемое, то прежде измучит, истомит, унизит в собственных глазах и потом
бросит, как
бросают подачку
собаке, заставивши ее прежде проползти до лакомого куска, смотреть на него, держать на носу, завалять в пыли, стоять на задних лапах, и тогда — пиль!
Нынче, благодаря чрезмерному размножению шалопаев, до того все перепуталось, что трудно даже определить, что из беспрерывно нарастающей массы сплетен представляет реальность, а что, без дальних слов, следует
бросить на съедение
собакам.
От теплых изб ее отгоняли дворовые
собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице, — ребята
бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали.
Было обидно слушать его издевки; этот сытый парень не нравился нам, он всегда подстрекал ребятишек на злые выходки, сообщал им пакостные сплетни о девицах и женщинах; учил дразнить их; ребятишки слушались его и больно платились за это. Он почему-то ненавидел мою
собаку,
бросал в нее камнями; однажды дал ей в хлебе иглу.
«Их отцы старые, бедные их матери, которые в продолжение 20 лет любили, обожали их, как умеют обожать только матери, узнают через шесть месяцев или через год, может быть, что сына, большого сына, воспитанного с таким трудом, с такими расходами, с такою любовью, что сына этого, разорванного ядром, растоптанного конницей, проехавшей через него,
бросили в яму, как дохлую
собаку. И она спросит: зачем убили дорогого мальчика — ее надежду, гордость, жизнь? Никто не знает. Да, зачем?
Эти трое — первейшие забавники на базаре: они ловили
собак, навязывали им на хвосты разбитые железные вёдра и смотрели, смеясь, как испуганное животное с громом и треском мечется по площади, лая и визжа. В сырые дни натирали доски тротуара мылом, любуясь, как прохожий, ступив в натёртое место, скользил и падал; связывали узелки и тюрички, наполняя их всякою дрянью,
бросали на дорогу, — их веселило, когда кто-нибудь поднимал потерянную покупку и пачкал ею руки и одежду.
И —
бросала кусок своим
собакам.
Приходилось разбираться в явлениях почти кошмарных. Вот рано утром он стоит на постройке у собора и видит — каменщики
бросили в творило извести чёрную
собаку. Известь только ещё гасится, она кипит и булькает,
собака горит, ей уже выжгло глаза, захлёбываясь, она взвизгивает, судорожно старается выплыть, а рабочие, стоя вокруг творила в белом пару и пыли, смеются и длинными мешалками стукают по голове
собаки, погружая искажённую морду в густую, жгучую, молочно-белую массу.
Она была в синем платье и шелковой коричневой шляпе с голубой лентой. На мостовой лежала пустая корзинка, которую она
бросила, чтобы приветствовать меня таким замечательным способом. С ней шла огромная
собака, вид которой, должно быть, потрясал мосек; теперь эта
собака смотрела на меня, как на вещь, которую, вероятно, прикажут нести.
Кирша остановился, ожидая, что кто-нибудь выйдет из избы, но никто не появлялся; он, вынув из своей дорожной сумы кусок хлеба,
бросил его
собаке, и умилостивленный цербер, ворча, спрятался в свою конуру.
Сатин.
Брось! Люди не стыдятся того, что тебе хуже
собаки живется… Подумай — ты не станешь работать, я — не стану… еще сотни… тысячи, все! — понимаешь? все
бросают работать! Никто, ничего не хочет делать — что тогда будет?
А на рельсы всё сыпались люди, женщины
бросали свои корзины и какие-то узлы, со смехом ложились мальчишки, свертываясь калачиком, точно озябшие
собаки, перекатывались с боку на бок, пачкаясь в пыли, какие-то прилично одетые люди.
Мурзавецкий. Ах, ма тант, вы не понимаете:
собаке строгость нужна, а то
бросить ее, удавить придется.
Железнов. Тебя убить следовало, вот что! Убить, жестокое сердце твое вырвать,
собакам бросить. Замотала ты меня, запутала. Ты…
В случае притравы успешной на другой день после обеда, когда жар посвалит, охотник идет с ястребом в поле в сопровождении
собаки, непременно хорошо дрессированной, то есть имеющей крепкую стойку и не гоняющейся за взлетевшею птицею; последнее качество
собаки необходимо, особенно для гнездаря, который еще не вловился: если
собака кинется на него, когда он схватит перепелку и свалится с ней в траву, то ястреб испугается,
бросит свою добычу, и трудно будет поправить первое впечатление.
Клеопатра (идет за ним). Вы от меня не убежите, я вас заставлю выслушать меня!.. А, вы заигрывали с рабочими, вам нужно их уважение, и вы
бросаете им жизнь человека, точно кусок мяса злым
собакам! Вы гуманисты за чужой счет, за счет чужой крови!
Синцов (брезгливо). Вам пора бы уже
бросить это дело. Волосы седые, а приходится, как
собаке, выслеживать… Неужели вам не обидно?
Бурмистров был сильно избалован вниманием слобожан, но требовал всё большего и, неудовлетворенный, странно и дико капризничал: разрывал на себе одежду, ходил по слободе полуголый, валялся в пыли и грязи,
бросал в колодцы живых кошек и
собак, бил мужчин, обижал баб, орал похабные песни, зловеще свистел, и его стройное тело сгибалось под невидимою людям тяжестью.
Митрич. С жиру-то и
собака бесится. С жиру как не избаловаться! Я вон с жиру-то как крутил. Три недели пил без просыпу. Последние портки пропил. Не на что больше, ну и
бросил. Теперь зарекся. Ну ее.
Петр. Ох, мочи моей нет. Сожгло нутро. Ровно буравцом сверлит. Что же меня
бросили, как
собаку… и напиться подать некому… Ох… Анютку пошли ко мне.
— Первое дело — пальцы рубили. Опосля огнем жгли, а наконец того палку сунули, выпустили кишки, да и
бросили… Помер,
собака!..
Барыня приняла их, но тотчас же слезливым голосом стала опять жаловаться на
собаку, на Гаврилу, на свою участь, на то, что ее, бедную, старую женщину, все
бросили, что никто о ней не сожалеет, что все хотят ее смерти.
— Будь ты проклят, трус, гадина! —
бросил ему напоследок Файбиш, трогая лошадей. — Если бы не осечка, ты бы теперь валялся на реке, как дохлая
собака!..
Презрительно оттянув губы вниз, к круглому бритому подбородку, Пилат
бросает в толпу сухие, короткие слова — так кости
бросают в стаю голодных
собак, думая обмануть их жажду свежей крови и живого трепещущего мяса...
Прохожий (берет покупку. Молчание). Ты думаешь, я не понимаю… (Голос дрожит.) Я в полном смысле понимаю. Избил бы ты меня, как
собаку, мне бы легче было. Разве я не понимаю, кто я. Подлец я, дегенерат, значит. Прости Христа ради. (
Бросает на стол чай-сахар и, всхлипывая, быстро уходит.)
Если ты кормишь негодяя Осипа, не даешь покоя своим милосердием
собакам и кошкам, читаешь до полночи акафисты за каких-то врагов своих, то что стоит тебе
бросить ломоть своему провинившемуся, кающемуся мужу?
Расчистил он в яме местечко, наковырял глины, стал лепить кукол. Наделал людей, лошадей,
собак, думает: «как придет Дина,
брошу ей».
Повар готовил обед;
собаки лежали у дверей кухни. Повар убил теленка и
бросил кишки на двор.
Собаки подхватили, поели и говорят: «Повар хороший: хорошо стряпает».
Ей
бросали корки издали, как злой
собаке, и отбегали, закрывая себе нос.
Собака шла по дощечке через речку, а в зубах несла мясо. Увидала она себя в воде и подумала, что там другая
собака мясо несет, — она
бросила свое мясо и кинулась отнимать у той
собаки: того мяса вовсе не было, а свое волною унесло.
— Это не наш! Это урус просит о помощи!
Брось его погибать, как
собаку! — возбужденно заговорил Ахмет, приближаясь в темноте к Кериму.
Жена подала ему новые унты и затем с серьезным видом подняла на палку продырявленную обувь, вынесла ее из фанзы и
бросила с руганью в сторону
собак.
На Мухене у нас пала одна
собака. Я велел оттащить ее немного в сторону и
бросить в кусты. Вскоре мы стали биваком.
Следы тигра шли прямо в лес. По ним видно было, что зверь, схватив
собаку, уходил сначала прыжками, потом бежал рысью и последние 500 метров шел шагом. Оборванный собачий поводок волочился по снегу. Отойдя с километр, он остановился на небольшой полянке и стал есть
собаку. Заслышав наше приближение, тигр
бросил свою добычу и убежал. Когда мы подошли к
собаке, она оказалась наполовину съеденной. Мы стали настораживать здесь ружья.
Если он понес
собаку к логовищу, то мы застанем его там, а если он
бросит свою добычу и убежит, то мы насторожим ружья около тополя, затем возвратимся и будем ждать результатов.
Я могу
бросить его на улицу, под ноги лошадей, его будут грызть
собаки, им станут играть дети, — и он останется равнодушным.
— А разве не о нем я говорил? Разве история этого куска мыла не есть история вашего человека, которого можно бить, жечь, рубить,
бросать под ноги лошадей, отдавать
собакам, разрывать на части, не вызывая в нем ни ярости, ни разрушающего гнева? Но кольните его чем-то — и его взрыв будет ужасен… как вам это известно, мой милый Вандергуд!
— Не понимаю! Такая масса вопросов… такое разнообразие явлений! В
собаку камень
бросишь, а в вопрос или явление попадешь…
На обратном пути от Капитона объял меня страх: не узнал ли кто, что я получил деньги от гордого коринфянина, и не пришел ли без меня и не украл ли моих денег из того места, где я их зарыл у себя под постелью?.. Побежал я домой шибко, в тревоге, какой ранее никогда еще не знал, а прибежав, сейчас же прилег на землю, раскопал свою похоронку и пересчитал деньги: все двести тридцать златниц, которые
бросил мне гордый Ор коринфянин, были целы, и я взял и опять их зарыл и сам лег на них, как
собака.
— Не идет тебе рассуждать о людях высокого звания. Лучше вот… лови мой кошелек: я
бросаю это тебе, чтобы ты дал вволю пищи твоей жалкой
собаке.
Брошу ложку, сам заплачу,
Стану хлеба хоть глодать.
Арестант ведь не
собака,
Он такой же человек.