Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается
генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну,
брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не
генералы.
Старый
генерал в то время, как Нехлюдов подъехал к подъезду его квартиры, сидел в темной гостиной зa инкрустованным столиком и вертел вместе с молодым человеком, художником,
братом одного из своих подчиненных, блюдцем по листу бумаги.
— Так, Данилыч, от бога, слова нет; а я и так думаю, что либо наш, либо наша приходятся либо
братом, либо сестрой либо
генералу, либо генеральше. И признаться, я больше на нее думаю, что она
генералу сестра.
Обед был большой. Мне пришлось сидеть возле
генерала Раевского,
брата жены Орлова. Раевский был тоже в опале с 14 декабря; сын знаменитого Н. Н. Раевского, он мальчиком четырнадцати лет находился с своим
братом под Бородином возле отца; впоследствии он умер от ран на Кавказе. Я рассказал ему об Огареве и спросил, может ли и захочет ли Орлов что-нибудь сделать.
— Вы их еще не знаете, — говаривала она мне, провожая киваньем головы разных толстых и худых сенаторов и
генералов, — а уж я довольно на них насмотрелась, меня не так легко провести, как они думают; мне двадцати лет не было, когда
брат был в пущем фавёре, императрица меня очень ласкала и очень любила.
Н. Н. Бахметев,
брат хромого
генерала и тоже
генерал, но давно в отставке, был дружен с ним еще во время их службы в Измайловском полку.
Последний пример производства по этой части мы заметили в известном по 14 декабря
генерале Ростовцеве: во все царствование Николая Павловича он был Яков, так, как Яков Долгорукий, но с воцарения Александра II он сделался Иаков, так, как
брат божий!
Дело дошло до Петербурга. Петровскую арестовали (почему не Тюфяева?), началось секретное следствие. Ответы диктовал Тюфяев, он превзошел себя в этом деле. Чтоб разом остановить его и отклонить от себя опасность вторичного непроизвольного путешествия в Сибирь, Тюфяев научил Петровскую сказать, что
брат ее с тех пор с нею в ссоре, как она, увлеченная молодостью и неопытностью, лишилась невинности при проезде императора Александра в Пермь, за что и получила через
генерала Соломку пять тысяч рублей.
Матушка при этом предсказании бледнела. Она и сама только наружно тешила себя надеждой, а внутренне была убеждена, что останется ни при чем и все дедушкино имение перейдет
брату Григорью, так как его руку держит и Настька-краля, и Клюквин, и даже
генерал Любягин. Да и сам Гришка постоянно живет в Москве, готовый, как ястреб, во всякое время налететь на стариково сокровище.
Дом был выстроен во второй половине XVIII века поэтом совместно с
братом генерал-поручиком А. М. Херасковым. Поэт Херасков жил здесь с семьей до самой своей смерти.
Через несколько секунд дело объяснилось: зоркие глаза начальника края успели из-за фартука усмотреть, что ученики, стоявшие в палисаднике, не сняли шапок. Они, конечно, сейчас же исправили свою оплошность, и только один,
брат хозяйки, — малыш, кажется, из второго класса, — глядел, выпучив глаза и разинув рот, на странного
генерала, неизвестно зачем трусившего грузным аллюром через улицу… Безак вбежал в палисадник, схватил гимназиста за ухо и передал подбежавшим полицейским...
Песня нам нравилась, но объяснила мало.
Брат прибавил еще, что царь ходит весь в золоте, ест золотыми ложками с золотых тарелок и, главное, «все может». Может придти к нам в комнату, взять, что захочет, и никто ему ничего не скажет. И этого мало: он может любого человека сделать
генералом и любому человеку огрубить саблей голову или приказать, чтобы отрубили, и сейчас огрубят… Потому что царь «имеет право»…
— Гм!.. Надень-ка,
брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведешь ее к
генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу… Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
— А я,
брат, продолжаю не постигать, — задумчиво заметил
генерал, несколько вскинув плечами и немного расставив руки.
— Да и я,
брат, слышал, — подхватил
генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил
генерал задумчиво.
Мне рассказывал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про
генерала, а между тем, посещая партии,
генерал редко мог раздать более двадцати копеек на
брата.
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм…
генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные
брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
— Еще бы ты-то отказывался! — с досадой проговорил
генерал, не желая даже и сдерживать досады. — Тут,
брат, дело уж не в том, что ты не отказываешься, а дело в твоей готовности, в удовольствии, в радости, с которою примешь ее слова… Что у тебя дома делается?
— Чудно,
брат, как ты так в
генералы и лезешь.
Здесь вдова-камергерша Мерева, ее внучка, которой Помада когда-то читал чистописание и которая нынче уже выходит замуж за
генерала; внук камергерши, в гусарском мундире, с золотушным шрамом, выходящим на щеку из-под левой челюсти; Алексей Павлович Зарницын в вицмундире и с крестом за введение мирового положения о крестьянах, и, наконец,
брат Евгении Петровны, Ипполит Петрович Гловацкий, которого некогда с такими усилиями старались отратовать от тяжелой ответственности, грозившей ему по университетскому делу.
— Незнаком? Познакомься,
брат: вот, Александра Семеновна, рекомендую тебе, это литературный
генерал; их только раз в год даром осматривают, а в прочее время за деньги.
— Ну,
брат Маслобоев, это ты врешь, — прервал я его. — Во-первых,
генералы, хоть бы и литературные, и с виду не такие бывают, как я, а второе, позволь тебе сказать, я действительно припоминаю, что раза два тебя на улице встретил, да ты сам, видимо, избегал меня, а мне что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь, что и думаю? Не будь ты теперь хмелен, ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли? Ну, здравствуй! Я,
брат, очень, очень рад, что тебя встретил.
Коляска
генерала проследовала к генеральскому флигельку, где Нину Леонтьевну встретил пан Брат-ковский, улыбавшийся и державший почтительно свою соломенную шляпу в руках.
— А я, братцы, так полагаю, что мы подведем животы Родьке нашей бумагой… Недаром он бегает, как очумелый. Уж верно!.. Заганули ему таку загадку, что не скоро,
брат, раскусишь. А бумагу
генерал обещал разобрать послезавтра… Значит, все ему обскажем, как нас Родька облапошил, и всякое прочее. Тоже и на них своя гроза есть. Вон, он какой генерал-от: строгой…
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов,
братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
— А очень просто… отстал ты от духа времени. Есть,
брат, такие субъекты… Наш
генерал — он у нас большой шутник — называет их породой восторженных кобелей… Видел ты, как порой резвый кобель выходит с хозяином на прогулку? Хозяин только еще двинулся влево, и уже у кобеля хвост колечком, и он летит за версту вперед… Зато — стоит хозяину повернуть обратно, — и кобель уже заскакивает в новом направлении…
— Я написал ему, что чалму я носил, но не для Шамиля, а для спасения души, что к Шамилю я перейти не хочу и не могу, потому что через него убиты мои отец,
братья и родственники, но что и к русским не могу выйти, потому что меня обесчестили. В Хунзахе, когда я был связан, один негодяй на…л на меня. И я не могу выйти к вам, пока человек этот не будет убит. А главное, боюсь обманщика Ахмет-Хана. Тогда
генерал прислал мне это письмо, — сказал Хаджи-Мурат, подавая Лорис-Меликову другую пожелтевшую бумажку.
— Павлушка у нас герой, — сказал Передонов. — Расскажи-ка,
брат, как ты с
генералом сцепился.
— Ну, скажите, ради бога, не тонкая ли бестия? — воскликнул, подскочив,
генерал. — Видите, выдумал какой способ! Теперь ему все будут кланяться, вот увидите, и заискивать станут. Не утаю греха — я ему вчера первый поклонился: начнете, мол, нашего
брата солдата в одном издании ругать, так хоть в другом поддержите. Мы, мол, за то подписываться станем.
— А я, — говорит, —
брат, сейчас от кровожадного
генерала: про тебя с ним разговаривали и про твои заботы о народе сказывал ему.
Да и не трудно было расплескать миллионы. Два сына Губонина были люди некоммерческие. Отцовское дело было с убытком ликвидировано. Гурзуф продан, из своего дома пришлось выехать на квартиру, и
братьев разорили ростовщики. Первое время, пока еще были средства,
братья жили широко. Благотворительные
генералы и дамы-благотворительницы обирали их вовсю, да вообще у них никому отказу не было в деньгах.
№ 1.Директор, генерал-майор Перский (из воспитанников лучшего времени Первого же корпуса). Я определился в корпус в 1822 году вместе с моим старшим
братом. Оба мы были еще маленькие. Отец привез нас на своих лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное «матушкою Екатериною». Аракчеев хотел отобрать у него это имение под военное поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него махнули рукой и подаренное ему «матушкою» имение оставили в его владении.
— Мы вот как сделаем, — продолжал между тем искушать Прокоп, — сперва
генералу честь отдадим и в кухмистерской закусим, потом отправимся обедать к Дороту, а там уж и на Минералы рукой подать! Каких,
брат, там штучек с последними кораблями привезли! Наперед говорю: пальчики оближешь!
— Видишь, как этот
генерал озирается во все стороны? — сказал шепотом купец, — Что, мусью? видно,
брат, нет ни входа, ни выхода?
— А вот как: мой родной
брат из сержантов в одну кампанию сделался капитаном — правда, он отнял два знамя и три пушки у неприятеля; но разве я не могу взять дюжины знамен и отбить целую батарею: следовательно, буду по крайней мере полковником, а там
генералом, а там маршалом, а там — при первом производстве — и в короли; а если на ту пору вакансия случится у вас…
— Ну, вот,
брат, — сказал
генерал… — И того… И окрутили.
— Д-да! В наше,
брат, время, — продолжал
генерал, обращаясь сразу к старику и ко мне, — все это делалось по-иному… Что?.. А?.. После церкви — на колени перед родителями… Потом — дым коромыслом… Поздравления, звон бокалов… Молодежь… веселье.
— Да в правду? Ну ладно, не гневайся…
генерал. То подумай, что я сегодня, чего доброго, спать буду. Уж мой сапожник беспокоиться начал: уж вы, Василий Васильевич, не лунатик ли, того-этого? Ну и дурак, говорю; какой же лунатик без луны — солнцевик я,
брат, солнцевик, это похуже. Прощай, Саша, до воскресенья не услышишь.
— Известно-с. Что уж нашего брата-с, сами изволите знать-с, долго ли поклепать человека-с. А мною были довольны везде-с. Были министры,
генералы, сенаторы, графы-с. Бывал у всех-с, у князя Свинчаткина-с, у Переборкина полковника-с, у Недобарова
генерала, тоже ходили-с, в вотчину ездили к нашим-с. Известно-с…
Выше я говорил о красивом и вдовом соседе, адъютанте московского генерал-губернатора П. П. Новосильцове, но приходится сказать несколько и о старшем
брате его Николае Петровиче, товарище министра внутренних дел, бывшем в милости при дворе. Так как отец наш пользовался славою замечательного сельского хозяина, то приехавший на лето в деревню Н. П.
Он хоть тоже сворачивал с дороги перед
генералами и перед особами сановитыми и тоже вилял, как вьюн, между ними, но таких, как наш
брат, или даже почище нашего
брата, он просто давил; шел прямо на них, как будто перед ним было пустое пространство, и ни в каком случае дороги не уступал.
— Вы забываете, во-первых, что эта mademoiselle de Cominges — невеста
генерала, а во-вторых, что у мисс Полины, падчерицы
генерала, есть маленький
брат и маленькая сестра, родные дети
генерала, уж совершенно брошенные этим сумасшедшим человеком, а кажется, и ограбленные.
— Однако,
брат, глупый же ты помещик! — сказали
генералы и, не докончив пульки, разбрелись по домам.
— Нас три
брата, — бормочет Денис, когда два дюжих солдата берут и ведут его из камеры. —
Брат за
брата не ответчик… Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай… Судьи! Помер покойник барин-генерал, царство небесное, а то показал бы он вам, судьям… Надо судить умеючи, не зря… Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести…
Захар. Есть, есть! (
Генерал и поручик уходят. С террасы идет Конь, сердитый, растрепанный.) Конь, вы не видели
брата?
— Не чиновен же ты,
брат! Вон у нас барин, так
генерал; а ты, видно, и служить-то не охоч. Барыню-то в замужество хошь богатую ли взял?
Марья Сергеевна(очень оскорбленная последними словами). А, так это, значит, я унижу вас; но только вы ошибаетесь, кажется, в этом случае!.. Ты хоть и чиновен, но отец твой все-таки был пьяный приказный, а мой отец генерал-лейтенант!
Братья мои тоже генерал-майоры! Ты вот по-французски до сих пор дурно произносишь и на старости лет должен учиться у француза; а я по-французски лучше говорю, чем по-русски, и потому воспитанием моим тоже не унижу тебя!
— И прекрасно,
брат, вместе все и поедем. Вот и
генерал с нами, да еще по дороге кой-кого подходящих подберем — чудесно проведем время!..
— До четвертого рукой не достанешь, — всхлипывала матушка. — Родной мне
брат, вместе росли, а я вся дрожу и дрожу… Ведь тайный советник,
генерал! Как я его, ангела моего, встречу? О чем я, дура необразованная, разговаривать с ним стану? Пятнадцать лет его не видала! Андрюшенька, — обратилась ко мне матушка, — радуйся, дурачок! Это на твое счастье бог его посылает!
Иван Иванович. Постой, постой… Ты меня запутала… О чем бишь я? Да! И не лгу,
брат Саша! Верь! Послужи я еще лет пять,
генералом был бы! А что ты думаешь, не был бы
генералом? Фи!.. (Хохочет.) С моим характером да не быть
генералом? С моим образованием? Не понимаешь же ты ничего после этого… Ты, значит, не понимаешь…