Неточные совпадения
Определенного ничего не было, но Степана Аркадьича никогда почти не было дома, денег тоже никогда почти не было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя,
боясь испытанного
страдания ревности.
— Да, да, — сказал он. — Я знаю, что она ожила после всех ее
страданий; она счастлива. Она счастлива настоящим. Но я?.. я
боюсь того, что ожидает нас… Виноват, вы хотите итти?
— Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, — продолжала она. — Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про
страдания, я их не
боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения.
Быть сильным духом, не
бояться ужасов и испытаний жизни, принимать неизбежное и очистительное
страдание, бороться против зла — остается императивом истинно-христианского сознания.
Более же поверхностный, «частный» взгляд на жизнь
боится жертв и
страданий и всякую слезу считает бессмысленной.
Не
бойся ни унижения, ни мучений, ни
страданий, ни даже самой смерти».
Видно, много
страдания и страха выражалось на моем лице, потому что тетушка, остановившись в лакейской, приласкала меня и сказала: «Не
бойся, Сережа!
Пока Эйсмонды были за границей, Ришар довольно часто получал об них известия от своего берлинского друга, который в последнем письме своем, на вопрос Ришара: что, нашла ли m-me Эйсмонд какое-нибудь себе облегчение и развлечение в путешествии, отвечал, что нет, и что, напротив, она страдает, и что главная причина ее
страданий — это почти явное отвращение ее к мужу, так что она малейшей ласки его
боится.
Дядя испугался. Душевным
страданиям он мало верил, но
боялся, не кроется ли под этим унынием начало какого-нибудь физического недуга. «Пожалуй, — думал он, — малый рехнется, а там поди разделывайся с матерью: то-то заведется переписка! того гляди, еще прикатит сюда».
Запугать угрозами еще менее можно, потому что лишения и
страдания, которым они будут подвергнуты за их исповедание, только усиливают их желание исповедания, и в их законе прямо сказано, что надо повиноваться богу более, чем людям, и не надо
бояться тех, которые могут погубить тело, а того, что может погубить и тело и душу.
Егор Ильич и Настенька до того были счастливы друг с другом, что даже
боялись за свое счастье, считали, что это уж слишком послал им Господь; что не стоят они такой милости, и предполагали, что, может быть, впоследствии им назначено искупить свое счастье крестом и
страданиями.
Варвара Михайловна. Славная вы моя! Я не понимаю вашего страха! Если вы любите его и он любит вас — что же? Вы
боитесь будущего
страдания, но ведь, может быть, это
страдание далеко впереди!
Она ей не уступала без боя того, что считала своим достоянием по человеческому праву, и не
боялась боевых мук и
страданий; но, дорожа своими силами, разумно терпела там, где оставалось одно из двух — терпеть и надеяться, или быть отброшенной и злобствовать, или жить только по великодушной милости победителей.
— Вы
боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, — сказала княгиня, — а вам не жаль видеть бог знает какие мои
страдания!
Глафира. Как же не
бояться? Любовь мне ничего не принесет, кроме
страданий. Я девушка со вкусом и могу полюбить только порядочного человека; а порядочные люди ищут богатых. Вот отчего я прячусь и убегаю от общества — я
боюсь полюбить. Вы не смотрите, что я скромна, тихие воды глубоки, и я чувствую, что если полюблю…
Я
боюсь, что проживу долее, чем думаю; русские ядра летают беспрестанно мимо, и ни одно из них не прекратит моих
страданий!
Это беспокойство поражало тем, что оно, очевидно, недавно пришло к нему, потому что видно было, что он долго привык всю жизнь никого и ничего не
бояться и что теперь, недавно только, он дошел тяжелыми
страданиями до этого страха, столь несвойственного его натуре.
— Я говорю. Кто вам сказал, что я люблю войну? Только… как бы это вам рассказать? Война — зло; и вы, и я, и очень многие такого мнения; но ведь она неизбежна; любите вы ее или не любите, все равно, она будет, и если не пойдете драться вы, возьмут другого, и все-таки человек будет изуродован или измучен походом. Я
боюсь, что вы не понимаете меня: я плохо выражаюсь. Вот что: по-моему, война есть общее горе, общее
страдание, и уклоняться от нее, может быть, и позволительно, но мне это не нравится.
«Как это вы бога не
боитесь, — произнес он томным, умоляющим голосом, — и призываете нечистого злого духа, когда только имя господне могло бы облегчить мои
страдания!»
«Если бы человек и мог не
бояться смерти и не думать о ней, — одних
страданий, ужасных, бесцельных, ничем не оправдываемых и никогда не отвратимых
страданий, которым он подвергается, было бы достаточно для того, чтобы разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни», — говорят люди.
Всё живое
боится мучения, всё живое
боится смерти; познай самого себя не только в человеке, но во всяком живом существе, не убивай и не причиняй
страдания и смерти.
И святой сказал: «Ничего из этого не желаю, потому что господу богу подобает избавлять людей от того, что он посылает им: от нужды и
страданий, от болезней и от преждевременной смерти. Любви же от людей я
боюсь.
Боюсь, как бы любовь людская не соблазнила меня, не помешала мне в одном главном моем деле, в том, чтобы увеличить в себе любовь к богу и к людям».
Человек
боится смерти и подлежит ей. Человек, не знающий добра и зла, кажется счастливее, но он неудержимо стремится к этому познанию. Человек любит праздность и удовлетворение похотей без
страданий, и вместе с тем только труд и
страдания дают жизнь ему и его роду.
Вот что такое истинная «живая жизнь» и что такое счастье, даваемое ею. Оно не в «легкой приятности», не в отсутствии
страданий. Чудесная, могучая сила жизни не
боится никаких
страданий, она с радостью и решимостью идет навстречу им, торжествует этими
страданиями, и радуется ими, и любит их, и само
страдание преображает в светлую, ликующую радость.
Он сам начал больше
бояться боли и
страдания, стал более изнеженным, менее мужественным и бесстрашным, менее выносливым, т. е. духовно ослабел.
«Не бороться с другими за свое личное благо, не искать наслаждений, не предотвращать
страдания и не
бояться смерти! Да это невозможно, да это отречение от всей жизни! И как же я отрекусь от личности, когда я чувствую требования моей личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.
Но если бы человек и мог не
бояться смерти и не думать о ней, одних
страданий, ужасных, бесцельных, — ничем не оправдываемых и никогда не отвратимых
страданий, которым он подвергается, было бы достаточно для того, чтобы разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни.
Теперь, не только в научных книжках, но и в разговорах, говоря о жизни, говорят не о той, которую мы все знаем, — о жизни, сознаваемой мною теми
страданиями, которых я
боюсь и которые ненавижу, и теми наслаждениями и радостями, которых я желаю; а о чем-то таком, что, может быть, возникло из игры случайности по некоторым физическим законам, а может быть и от того, что имеет в себе таинственную причину.
Но мало того: если даже человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не
боясь за свою, очень скоро и разум и опыт показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из жизни, в виде наслаждений личности, не — блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал
страдания, всегда связанные с наслаждениями.
А мы
страдания боимся, проклинаем его.
Поэтому любовь не должна
бояться порождаемых ею
страданий.
Он знал, как сильно и искренно она любит его и что разлука с ним для нее страшное
страдание. Он даже
боялся за нее, зная ее впечатлительную натуру.
Расскажу тебе и свои
страдания, и свои надежды, расскажу, как я
боюсь умереть, не сделав ничего достойного бессмертия, и чем хочу купить себе вечность на земли.
Наташа рассказала, что первое время была опасность от горячечного состояния и
страдания, но у Троицы это прошло, и доктор
боялся одного — Антонова огня.
Так прожил несчастный Трофим еще более десяти лет. Странности его были всем видны, но
страданий его никто не видал. А
страдания его были велики.
Страдания его были, главное, в том, что жизнь его — он чувствовал — была испорчена страхом, который обуял его, а поправить ее он никак не мог, никак не мог освободиться от страха, а между тем то, чего он
боялся, надвигалось всё ближе и ближе.
Люди эти знают, что делают не то, что свойственно и должно, и
боятся и лгут и стараются вызвать в себе злобу, чтобы не видать правды, заглушить в себе ту истину, которая живет в них и зовет их, и не переставая страдают самыми жестокими
страданиями,
страданиями душевными.
— Да, сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. — Сколько
страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё
боишься, всё
боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.