Неточные совпадения
Левин
боялся немного, что он замучает
лошадей, особенно и левого, рыжего, которого он не умел держать; но невольно он подчинялся его веселью, слушал романсы, которые Весловский, сидя на козлах, распевал всю дорогу, или рассказы и представления в лицах, как надо править по-английски four in hand; [четверкой;] и они все после завтрака в самом веселом расположении духа доехали до Гвоздевского болота.
Они знали, что он
боялся всего,
боялся ездить на фронтовой
лошади; но теперь, именно потому, что это было страшно, потому что люди ломали себе шеи и что у каждого препятствия стояли доктор, лазаретная фура с нашитым крестом и сестрою милосердия, он решился скакать.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец
боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою
лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко;
боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра,
лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
— Только я домой поеду, — продолжал Аркадий. — Мы вместе отправимся до Хохловских выселков, а там ты возьмешь у Федота
лошадей. Я бы с удовольствием познакомился с твоими, да я
боюсь и их стеснить и тебя. Ведь ты потом опять приедешь к нам?
Он, помолчав немного, начал так: «Однажды я ехал из Буюкдерэ в Константинополь и на минуту слез… а
лошадь ушла вперед с дороги: так я и пришел пешком, верст пятнадцать будет…» — «Ну так что ж?» — «Вот я и
боялся, — заключил Тимофей, — что, пожалуй, и эти
лошади уйдут, вбежавши на гору, так чтоб не пришлось тоже идти пешком».
— Ну, брат, не ври, меня не проведешь,
боишься родителя-то? А я тебе скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там дела, а только старик даже рад будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну, так едешь, что ли? Я на своей
лошади за тобой приехал.
Я спал плохо, раза два просыпался и видел китайцев, сидящих у огня. Время от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной
лошади и собачий лай. Но потом все стихло. Я завернулся в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом пала на землю обильная роса. Кое-где в горах еще тянулся туман. Он словно
боялся солнца и старался спрятаться в глубине лощины. Я проснулся раньше других и стал будить команду.
— Разве так
лошадей выводят? — кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. — Родитель, ты ее сзаду пугай… Да не
бойся. Ахметка, а ты чего стоишь?
Нет сомнения, что лучше подъезжать в одну
лошадь; по мелкому лесу, кустам и опушкам гораздо удобнее проезжать в одиночку, да и тетерева менее
боятся одной
лошади, чем. двух или трех вместе, ибо они привыкли видеть одноконные телеги и дровни, на которых крестьяне ездят запретами и сеном.
Слепой ездил ловко и свободно, привыкнув прислушиваться к топоту других коней и к шуршанию колес едущего впереди экипажа. Глядя на его свободную, смелую посадку, трудно было бы угадать, что этот всадник не видит дороги и лишь привык так смело отдаваться инстинкту
лошади. Анна Михайловна сначала робко оглядывалась,
боясь чужой
лошади и незнакомых дорог, Максим посматривал искоса с гордостью ментора и с насмешкой мужчины над бабьими страхами.
— И вы не
боитесь ездить на такой злой
лошади? — спросила его Марья Дмитриевна.
— Не
бойтесь. Нынче больше бы забранили, а завтра поедете на моей
лошади с Женичкой, и все благополучно обойдется.
— Не нашел я вам верховой
лошади, смирной, — заговорил он суровым голосом, — Фрейтаг мне ручается за одну — да я не уверен.
Боюсь.
Мы проехали по всем бульварам, побывали на Девичьем поле, перепрыгнули чрез несколько заборов (сперва я
боялся прыгать, но отец презирал робких людей, — и я перестал
бояться), переехали дважды чрез Москву-реку — и я уже думал, что мы возвращаемся домой, тем более что сам отец заметил, что
лошадь моя устала, как вдруг он повернул от меня в сторону от Крымского броду и поскакал вдоль берега.
В деревне и в округе все знали, что ни одна кража
лошадей не обходилась без него, но доказать на него
боялись, и, когда и бывало на него подозрение, он выходил чист и прав.
Или, быть может, в слезах этих высказывается сожаление о напрасно прожитых лучших годах моей жизни? Быть может, ржавчина привычки до того пронизала мое сердце, что я
боюсь, я трушу перемены жизни, которая предстоит мне? И в самом деле, что ждет меня впереди? новые борьбы, новые хлопоты, новые искательства! а я так устал уж, так разбит жизнью, как разбита почтовая
лошадь ежечасною ездою по каменистой твердой дороге!
Русская
лошадь знает кнут и потому
боится его (иногда даже до того уже знает, что и
бояться перестает: бей, несытая душа, коли любо!); немецкая
лошадь почти совсем не знает кнута, но она знает"историю"кнута, и потому при первом щелканье бича бежит вперед, не выжидая более действительных понуждений.
— Нет, — сказал Володя: — я не знаю, как быть. Я капитану говорил: у меня
лошади нет, да и денег тоже нет, покуда я не получу фуражных и подъемных. Я хочу просить покаместа
лошади у батарейного командира, да
боюсь, как бы он не отказал мне.
— Когда я буду батарейным командиром, у меня будут, батюшка,
лошади по 4 гарнчика кушать, доходов не буду собирать, не
бойтесь.
— Вот этого-то мы и
боимся. Можете себе представить, что мы, как купили
лошадь и обзавелись всем нужным — кофейник спиртовой и еще разные мелочи необходимые, — у нас денег совсем не осталось, — сказал он тихим голосом и оглядываясь на своего товарища, — так что ежели ехать назад, мы уж и не знаем, как быть.
— Крепче сиди, Наденька, — говорила она. — Посмотрите, граф, за ней, ради Христа! Ах! я
боюсь, ей-богу,
боюсь. Придерживайся за ухо
лошади, Наденька: видишь, она точно бес — так и юлит.
— Что же? ты говорила, что
боишься наших
лошадей: хотела посмирнее…
— Бауман, Бауман! Иди к нам скорее. И своего товарища тащи. Да ты не
бойся: всего на две минуты. А потом мы вас на
лошадях отвезем. Будьте спокойны. Только один флакон раздавим, и конец.
— Нельзя ли тебе меня проводить? — сказала она сестре. — Наши
лошади еще не пришли из деревни, а на извозчике я
боюсь ехать.
Тихое беззлобное отчаяние овладело ею. Муж молчал,
боясь заразить ее своей тревогой. Мальчишка на козлах уже больше не дергал веревочными вожжами и не чмокал на
лошадь. Она шла покорным шагом, низко опустив голову.
Её —
боялись; говорили, что она знакома с нечистой силой, что ей послушны домовые, стоит захотеть ей, и корова потеряет удой,
лошадь начнёт гонять по ночам дедушка, а куры забьют себе зоба. Предполагалось, что она может и на людей пускать по ветру килы, лихорадки, чёрную немочь, сухоту.
Я быстро повернул назад
лошадь и судорожно сжал рукоятку нагайки, охваченный той безумной яростью, которая ничего не видит, ни о чем не думает и ничего не
боится.
Но бывают гнилые зимы, с оттепелями, дождями и гололедицей. Это гибель для табунов — лед не пробьешь, и
лошади голодают. Мороза
лошадь не
боится — обросшие, как медведь, густой шерстью, бродят табуны в открытой степи всю зиму и тут же, с конца февраля, жеребятся. Но плохо для
лошадей в бураны. Иногда они продолжаются неделями — и день и ночь метет, ничего за два шага не видно: и сыпет, и кружит, и рвет, и заносит моментально.
— Он закричал нам, довольно храбро: «Пустите
лошадь, разбойники!» И, вынув пистолет, показывал то одному, то другому. Мы сказали: «Вам, Грассо, нечего
бояться нас, не на что сердиться, мы советуем вам, и только!»
Как-то Кулебякин студентом однажды приехал на ярмарку в Урюпино покупать
лошадь, прокутил деньги и,
боясь отца, поступил к Григорьеву на сцену.
— Сейчас приедем! — сказал кузнец, поворачивая
лошадь в узкий проулок. — Ты, сирота, не
бойся…
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако. Люди шли быстро, точно
боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами
лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
В первое время все занимало меня, все было ново, точно я вновь родился. Я мог спать на земле, мог ходить босиком, — а это чрезвычайно приятно; мог стоять в толпе простого народа, никого не стесняя, и когда на улице падала извозчичья
лошадь, то я бежал и помогал поднять ее, не
боясь запачкать свое платье. А главное, я жил на свой собственный счет и никому не был в тягость!
— Тут, конечно, — начала она, делая гримасу и как бы все внимание свое устремляя на
лошадь, — по поводу того, что вы будете жить в одном доме со мной, пойдут в Москве разные толки, но я их нисколько не
боюсь.
Наш табор тоже зашевелился. Хозяева ночевавших возов вели за чёлки
лошадей и торопливо запрягали,
боясь, очевидно, что уреневцы не станут дожидаться и они опять останутся на жертву тюлинского самовластия.
— Не
бойся, голубчик, я ничем вас не обижу. Подержи мою
лошадь.
— Ни слова более! Или я стану везде и при всех называть вас трусом. Мне кажется, ваша
лошадь не очень
боится шпор. Позвольте! — Рославлев ударил нагайкою
лошадь Блесткина и выскакал вместе с ним на другой берег речки.
— Не
бойся! Я умру не от нее. Ступай скорее! Ямщик, который нас привез, верно, еще не уехал. Чтоб чрез полчаса нас здесь не было. Ни слова более! — продолжал Рославлев, замечая, что Егор готовился снова возражать, — я приказываю тебе! Постой! Вынь из шкатулки лист бумаги и чернильницу. Я хочу, я должен отвечать ей. Теперь ступай за
лошадьми, — прибавил он, когда слуга исполнил его приказание.
— И полноте! на что это? Я могу еще владеть саблею. Благодаря бога, правая рука моя цела; не
бойтесь, она найдет еще дорогу к сердцу каждого француза. Ну что? — продолжал Рославлев, обращаясь к вошедшему Егору. — Что
лошади?
Прошло несколько минут в глубоком молчании. Ижорской не спускал глаз с мелкого леса, в который кинули гончих. Ильменев,
боясь развлечь его внимание, едва смел переводить дух; стремянный стоял неподвижно, как истукан; один Рославлев повертывал часто свою
лошадь, чтоб посмотреть на большую дорогу. Он решился, наконец, перервать молчание и спросил Ижорского: здоров ли их сосед, Федор Андреевич Сурской?
А
лошадь, которая
боится отца, и косит на него глазом, и широко расставляет ноги, как раздавленная, когда отец, пошатнув ее, становится в стремя, а потом грузно опускается в седло?
— Барин, — воскликнул вдруг Федосей… — посмотри-ка… кажись, наши гумна виднеются… так… так… Остановись-ка, барин… послушай, мне пришло на мысль вот что: ты мне скажи только, где найти Ольгу — я пойду и приведу ее… а ты подожди меня здесь у забора с
лошадьми… — сделай милость, барин… не кидайся ты в петлю добровольно — береженого бог бережет… а ведь ей нечего
бояться, она не дворянка…
Нина. Весь день я беспокоилась, мне было так страшно! Я
боялась, что отец не пустит меня… Но он сейчас уехал с мачехой. Красное небо, уже начинает восходить луна, и я гнала
лошадь, гнала. (Смеется.) Но я рада. (Крепко жмет руку Сорина.)
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже
лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не
боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
В первом случае это нужно потому, что лиса, одаренная от природы самым тонким чутьем, не
боится только конского следа и не бросит своей норы, когда побывает на ней человек верхом на
лошади; во втором случае необходимо быть двоим охотникам потому, что, найдя нору с лисятами, один должен остаться для караула, а другой воротиться домой за лопатами, заступами, мешком или кошелем, за хлебом для собственной пищи и за каким-нибудь платьем потеплее для ночного времени и на случай дождя, ибо для поимки лисят надобно оставаться в поле иногда несколько дней.
Он питался, кажется, только собственными ногтями, объедая их до крови, день и ночь что-то чертил, вычислял и непрерывно кашлял глухо бухающими звуками. Проститутки
боялись его, считая безумным, но, из жалости, подкладывали к его двери хлеб, чай и сахар, он поднимал с пола свертки и уносил к себе, всхрапывая, как усталая
лошадь. Если же они забывали или не могли почему-либо принести ему свои дары, он, открывая дверь, хрипел в коридор...
В Ваське тоже этого нет, и хотя он кричит и дерется, но все
лошади знают, что он трус, и не
боятся его. И ездить он не умеет — дергает, суетится. Третий конюх, что с кривым глазом, лучше их обоих, но он не любит
лошадей, жесток и нетерпелив, и руки у него не гибки, точно деревянные. А четвертый — Андрияшка, еще совсем мальчик; он играет с
лошадьми, как жеребенок-сосунок, и украдкой целует в верхнюю губу и между ноздрями, — это не особенно приятно и смешно.
Этого высокого, худого, немного сутуловатого, длиннорукого человека одинаково уважали и
боялись и
лошади и люди.
— Небось, матушка, плохо смотреть не станет: еще сегодня задал ей порядочную баню… Ну, видел также, как наш огородишко огораживали… велел я канавкой обнести: надежнее; неравно корова забредет или овца… с этим народцем никак не убережешься… я опять говорил им: как только поймаю корову, овцу или
лошадь, себе беру, — плачь не плачь, себе беру, не пущай; и ведь сколько уже раз случалась такая оказия;
боятся,
боятся неделю, другую, а потом, глядишь, и опять… ну, да уж я справлюсь… налей-ка еще чайку…