Неточные совпадения
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в
большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать
кареты к ее огромному дому на
Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Она не выглянула
больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак показал, что
карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной
большой дороге.
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той
большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней
карета с важами. Дышловые лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
Больше двадцати
карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице.
На другой день, в 8 часов утра, Анна вышла одна из извозчичьей
кареты и позвонила у
большого подъезда своего бывшего дома.
Сначала Левин, на вопрос Кити о том, как он мог видеть ее прошлого года в
карете, рассказал ей, как он шел с покоса по
большой дороге и встретил ее.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину:
большая дорожная
карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Из мрака, который сперва скрывал все предметы в окне, показывались понемногу: напротив — давно знакомая лавочка, с фонарем, наискось —
большой дом с двумя внизу освещенными окнами, посредине улицы — какой-нибудь ванька с двумя седоками или пустая коляска, шагом возвращающаяся домой; но вот к крыльцу подъехала
карета, и я, в полной уверенности, что это Ивины, которые обещались приехать рано, бегу встречать их в переднюю.
Когда перевозить туда мой будут дом,
Тогда под музыкой с приятелями в нём,
Пируя за
большим столом,
На новоселье я поеду, как в
карете».
На конюшне двадцать лошадей: одни в
карету барыни, другие в коляску барину; то для парных дрожек, то в одиночку, то для
большой коляски — детей катать, то воду возить; верховые для старшего сына, клеппер для младших и, наконец, лошачок для четырехлетнего.
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на
большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у
кареты и приемом при тетках, настаивал на
большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
Катерина Николавна, я видел это, выглядывала в окно
кареты и, кажется, была в
большом беспокойстве.
Вы сидите, а мимо вас идут и скачут; иные усмехнутся, глядя, как вы уныло выглядываете из окна
кареты, другие посмотрят с любопытством, а
большая часть очень равнодушно — и все обгоняют.
В четвероместной
карете «работы Иохима», что не мешало ей в пятнадцатилетнюю, хотя и покойную, службу состареться до безобразия и быть по-прежнему тяжелее осадной мортиры, до заставы надобно было ехать час или
больше.
В половине 1825 года Химик, принявший дела отца в
большом беспорядке, отправил из Петербурга в шацкое именье своих братьев и сестер; он давал им господский дом и содержание, предоставляя впоследствии заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня поехала на них взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее своим грустно-задумчивым видом; княгиня посадила его в
карету, привезла домой и оставила у себя.
Лучше же всех считался Агапов в Газетном переулке, рядом с церковью Успения. Ни раньше, ни после такого не было. Около дома его в дни
больших балов не проехать по переулку:
кареты в два ряда, два конных жандарма порядок блюдут и кучеров вызывают.
Спустились к Театральной площади, «окружили» ее по канату. Проехали Охотный, Моховую. Поднялись в гору по Воздвиженке. У Арбата прогромыхала
карета на высоких рессорах, с гербом на дверцах. В ней сидела седая дама. На козлах, рядом с кучером, — выездной лакей с баками, в цилиндре с позументом и в ливрее с
большими светлыми пуговицами. А сзади
кареты, на запятках, стояли два бритых лакея в длинных ливреях, тоже в цилиндрах и с галунами.
А до него Лубянская площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном — биржа извозчичьих
карет, между фонтаном и домом Шилова — биржа ломовых, а вдоль всего тротуара от Мясницкой до
Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
Сели опять в ту же двухсестную
карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще
больший стакан кислярки выдушил и спал крепким казачьим сном.
На другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры.
Больше государь никого из русских с собою не взял, потому что
карету им подали двухсестную.
Карета Варвары Ивановны остановилась сначала у одного
большого дома неподалеку от университета.
Переправа
кареты, кибитки и девяти лошадей продолжалась довольно долго, и я успел набрать целую кучу чудесных, по моему мнению, камешков; но я очень огорчился, когда отец не позволил мне их взять с собою, а выбрал только десятка полтора, сказав, что все остальные дрянь; я доказывал противное, но меня не послушали, и я с
большим сожалением оставил набранную мною кучку.
Нашу
карету и повозку стали грузить на паром, а нам подали
большую косную лодку, на которую мы все должны были перейти по двум доскам, положенным с берега на край лодки; перевозчики в пестрых мордовских рубахах, бредя по колени в воде, повели под руки мою мать и няньку с сестрицей; вдруг один из перевозчиков, рослый и загорелый, схватил меня на руки и понес прямо по воде в лодку, а отец пошел рядом по дощечке, улыбаясь и ободряя меня, потому что я, по своей трусости, от которой еще не освободился, очень испугался такого неожиданного путешествия.
Мне стало грустно, и я с
большим смущеньем сел в
карету.
В нашей
карете было много дорожных ящиков, один из них мать опростала и отдала в мое распоряжение, и я с
большим старанием уложил в него свои сокровища.
Как оно называется?» Отец удовлетворял моему любопытству; дорога была песчана, мы ехали шагом, люди шли пешком; они срывали мне листья и ветки с разных дерев и подавали в
карету, и я с
большим удовольствием рассматривал и замечал их особенности.
Было очень прохладно, и даже в
карете пахло какой-то особенной свежей сыростью, которая чувствуется только на песчаных берегах
больших рек.
Движущаяся беседка во весь дух догоняет
карету, и Любочка пищит при этом самым пронзительным голосом, чего она никогда не забывает делать при каждом случае, доставляющем ей
большое удовольствие.
«Но, но! с богом!» Кузов
кареты и бричка начинают подпрыгивать по неровной дороге, и березы
большой аллеи одна за другой бегут мимо нас.
— Это еще
большее варварство — кидать в женщину грязью, неизвестно еще, виновную ли; и отчего же начальство в
карете ее не возит, чтобы не предавать ее, по крайней мере, публичному поруганию? Все это, опять повторяю, показывает одну только страшную дикость нравов, — горячился Вихров.
Вдруг мы пришли в
большую улицу; тут перед одним домом останавливались
кареты и много выходило народу, а в окнах везде был свет, и слышна была музыка.
Около постоялого двора и дощаника всегдашняя живописная суета: отпряженные лошади, возы с завороченными вверх оглоблями, мужики, изредка почтовые тройки и
большие экипажи,
кареты, коляски.
Лучше скажу тебе: даже немец здешний такое мнение об нас, русских, имеет, что в худом-то платье человеку
больше верят, нежели который человек к нему в
карете да на рысаках к крыльцу подъедет.
Но, по-видимому, Мак-Магон действительно был только «честная шпага», и ничего
больше. Рассказывают за достоверное, что все уже было как следует подстроено, что приготовлены были надежные войска, чтобы раскассировать палату, и подряжены парадные
кареты, в которых Шамбор имел въехать в добрый город Париж…
— А! вот что! Что ж, ты наймешь бельэтаж на Невском проспекте, заведешь
карету, составишь
большой круг знакомства, откроешь у себя дни?
Егор Егорыч, хоть ему, видимо, не хотелось расставаться с Сусанной, согласился однако, вследствие чего gnadige Frau пересела в
карету, взяв на всякий случай от мужа все пузырьки с лекарствами, везомые им для адмиральши, а Сверстов влез в бричку к Егору Егорычу, и они повернули с
большой дороги, а
карета поехала дальше по прежнему пути.
Нового Палкинского трактира вовсе не существовало, и вообще около Песков и Лиговки был полупустырь; о железноконной дороге и помину не было, да не было еще и омнибусов; словом, огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему Петербургу, а на Невском и тем паче; ехали
больше в
каретах; вместо пролеток тогда были дрожки, на которые мужчины садились верхом.
Выйдя из
кареты и, видимо, прибодряясь, Антип Ильич поспешно сказал гаускнехту, что нужны два
большие номера.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города доктор, увидав из окна
кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от
большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы тот остановился, и затем, выскочив из
кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
— Да что, батюшка,
больше продолжать, когда вся уж почти моя сказка и рассказана. Едем мы один раз с Марфой Андревной от Иверской Божией Матери, а генеральша Вихиорова и хлоп на самой Петровке нам навстречу в коляске, и Метта Ивановна с ними. Тут Марфа Андревна все поняли и… поверите ли, государи мои, или нет, тихо, но горько в
карете заплакали.
На другой день, в восемь часов утра, явился каретник-немец, а в десять окончилась конференция, в которой с
большою отчетливостью и подробностью заказана была четвероместная
карета, кузов мордоре-фонсе [темно-коричневого цвета с металлическим оттенком (от фр. mordore fonce).], гербы золотые, сукно пунцовое, басон коклико, парадные козлы о трех чехлах.
Но
больше меня заинтересовал следующий выезд —
карета на высоких круглых рессорах на паpe старых-старых, но породистых крупных рысаков, с седым кучером в голубой бархатной шапке с четырьмя острыми углами.
Вдали затрещали по камням колёса экипажа, застучали подковы. Климков прижался к воротам и ждал. Мимо него проехала
карета, он безучастно посмотрел на неё, увидел два хмурых лица, седую бороду кучера,
большие усы околодочного рядом с нею.
— Не хочет-с, не хочет сама себе помогать, продает свою свободу за
кареты, за положение, за прочие глупые вещи. Раба! Всякий, кто дорожит чем-нибудь
больше, чем свободой, — раб. Не все ли равно, женщина раба мужа, муж раб чинов и мест, вы рабы вашего либерализма, соболи, бобры — все равны!
В подкрепление этой просьбы княгиня пожала Функендорфу руку, и они расстались; а чуть только
карета графа отъехала от подъезда, бабушка сейчас же позвала к себе Ольгу Федотовну и послала ее к модистке, чтобы та принесла ей «коробук самых солидных чепцов». Выбрав себе из них самый
большой, с крахмальным бантом на темени, княгиня сейчас же надела на себя этот старушечий чепец и, осмотревшись пред зеркалом, велела, чтоб ей таких еще две дюжины нашили.
К тому же это полутаинственное посещение бабушкою мастерской Кипренского вместе с графом, с которым она приезжала в одной
карете, дало повод к толкам об их
большом дружестве, из которого делались произвольные выводы, все сходившиеся к тому, что княгиня, вероятно, наскучила вдовством и того и гляди выйдет за графа замуж.
— Вот, господа! с час тому назад, — продолжал князь Радугин, — в
Большой Морской повстречались две
кареты, в одной из них сидел ваш посланник, а в другой какой-то гвардейской прапорщик, разумеется малой молодой.
В девятом часу вечера
карета Рославлева остановилась в
Большой Миллионной у подъезда дома, принадлежащего княгине Радугиной.
Въехав с
большим трудом в
карете на двор дома Хворостова, граф от кинувшегося ему в нос зловония поморщился; ему, конечно, случалось живать на отвратительных дворах, однако на таком еще не приходилось!
На перевозе оказалась посуда,
большая и новая: на одну завозню поставили всех лошадей и
карету; меня заперли в нее с Парашей, опустили даже гардинки и подняли жалюзи, чтоб я не видал волнующейся воды; но я сверх того закутал голову платком и все-таки дрожал от страха во все время переправы; дурных последствий не было.