Неточные совпадения
То писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять
берег и плавал
в трепете,
в неге: чего-то ждал впереди — не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет,
бьется другая, заманчивая жизнь, как
в тех книгах, а не та, которая окружает его…
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом
бились о
берег и с пеной разбегались по песку. От реки
в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть
в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что не могу двинуться с места. Я медленно погружался
в воду.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода
в нем кипела, как
в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел на песок и стал глядеть
в воду. Что-то особенно привлекательное есть
в прибое. Можно целыми часами смотреть, как
бьется вода о
берег.
Последние юноши Франции были сен-симонисты и фаланга. Несколько исключений не могут изменить прозаически плоский характер французской молодежи. Деку и Лебра застрелились оттого, что они были юны
в обществе стариков. Другие
бились, как рыба, выкинутая из воды на грязном
берегу, пока одни не попались на баррикаду, другие — на иезуитскую уду.
Этих пределов с Ником не было, у него сердце так же
билось, как у меня, он также отчалил от угрюмого консервативного
берега, стоило дружнее отпихиваться, и мы, чуть ли не
в первый день, решились действовать
в пользу цесаревича Константина!
Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся
берегу. И
бьется об
берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка. Кто из козаков осмелился гулять
в челне
в то время, когда рассердился старый Днепр? Видно, ему не ведомо, что он глотает, как мух, людей.
Суровые волны
бьются о пустынный
берег, на котором нет деревьев, они ревут, и редко-редко черным пятном промелькнет
в них кит или тюлень.
Выброшенная на
берег рыба засыпает очень скоро, если она уже не заснула
в воде или пока
билась в неводе.
Она вся превратилась
в водяные бугры, которые ходили взад и вперед, желтые и бурые около песчаных отмелей и черные посредине реки; она
билась, кипела, металась во все стороны и точно стонала; волны беспрестанно хлестали
в берег, взбегая на него более чем на сажень.
Так же смешно и нелепо, как то, что море у древних круглые сутки тупо
билось о
берег, и заключенные
в волнах силлионы килограммометров — уходили только на подогревание чувств у влюбленных.
Он все забыл и, ожидая чего-то, проталкивался вперед, опьяненный после одиночества сознанием своего единения с этой огромной массой
в каком-то общем чувстве, которое
билось и трепетало здесь, как море
в крутых
берегах.
–…есть указания
в городском архиве, — поспешно вставил свое слово рассказчик. — Итак, я рассказываю легенду об основании города. Первый дом построил Вильямс Гобс, когда был выброшен на отмели среди скал. Корабль
бился в шторме, опасаясь неизвестного
берега и не имея возможности пересечь круговращение ветра. Тогда капитан увидел прекрасную молодую девушку, вбежавшую на палубу вместе с гребнем волны. «Зюйд-зюйд-ост и три четверти румба!» — сказала она можно понять как чувствовавшему себя капитану.
«Блестело море, все
в ярком свете, и грозно волны о
берег бились.
Невзирая на присутствие Глеба, невзирая на недовольное, сумрачное расположение старика, Гришка не мог скрыть радости, которую пробуждало
в нем новое знакомство; он
бился изо всей мочи, чтобы подвернуться как-нибудь на глаза Захару и снова поменяться с ним одним из тех лестных взглядов взаимного соучастия, каким поменялись они, заслышав на
берегу голос Глеба.
Стоим это ночью
в цепи… Темь — зги не видно… Тихо… Только справа где-то, внизу, море рокочет… И чем шибче
бьются валы, тем спокойнее на душе. Знаешь, когда бурный прибой, то и неприятель на
берег с судов не высадится, значит — со стороны моря не бойся, только вперед гляди-поглядывай.
Он свел концы мережки вместе и потащил мережку на
берег. Издали еще можно было видеть блестевшую, как серебряная монета, сорожку (плотва), запутавшуюся
в мелкой сети. Но эта добыча не интересовала Николая Матвеича.
В крупных ячейках наружных сетей запуталось несколько окуней и отчаянно
билась аршинная щука. Это была настоящая рыба, и Николай Матвеич торжествовал.
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку…
в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на
берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью разгоралось; неровно, порывисто оно
билось в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Пели зяблики, зорянки, щебетали чижи, тихо, шёлково шуршали листья деревьев, далеко на краю города играл пастух, с
берега Ватаракши, где росла фабрика, доносились человечьи голоса, медленно плывя
в светлой тишине. Что-то щёлкнуло; вздрогнув, Наталья подняла голову, — над нею, на сучке яблони висела западня для птиц, чиж
бился среди тонких прутьев.
Потемневшее от пыли голубое южное небо — мутно; жаркое солнце смотрит
в зеленоватое море, точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается
в воде, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов, острыми килями турецких фелюг и других судов, бороздящих по всем направлениям тесную гавань. Закованные
в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящими по их хребтам,
бьются о борта судов, о
берега,
бьются и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом.
Владимир Сергеич побежал на крик. Он нашел Ипатова на
берегу пруда; фонарь, повешенный на суку, ярко освещал седую голову старика. Он ломал руки и шатался как пьяный; возле него женщина, лежа на траве,
билась и рыдала; кругом суетились люди. Иван Ильич уже вошел по колена
в воду и щупал дно шестом; кучер раздевался, дрожа всем телом; два человека тащили вдоль
берега лодку; слышался резкий топот копыт по улице деревни… Ветер несся с визгом, как бы силясь задуть фонари, а пруд плескал и шумел, чернея грозно.
Река точно застыла, и только оставляемые пароходом гряды волн тяжело
бьются в глинистые
берега.
Но вот и крылья,
в которых
бьются два-три карасика, моча и прижимая траву, вытягиваются на
берег. И вот сквозь топкий, колеблющийся слой возмутившейся воды
в натянутой сети показывается что-то белое. Негромкий, но поразительно слышный средь мертвой тишины вздох ужаса проносится
в толпе.
Помню, как ярко и жарко пекло солнце сухую, рассыпчатую под ногами землю, как играло оно на зеркале пруда, как
бились у
берегов крупные карпии,
в середине зыбили гладь пруда стайки рыбок, как высоко
в небе вился ястреб, стоя над утятами, которые, бурля и плескаясь, через тростник выплывали на середину; как грозовые белые кудрявые тучи сбирались на горизонте, как грязь, вытащенная неводом у
берега, понемногу расходилась и как, проходя по плотине, я снова услыхал удары валька, разносящиеся по пруду.