Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях:
барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
— О, нет! — сказала Долли. — Первое время было неудобно, а теперь всё прекрасно устроилось благодаря моей старой няне, — сказала она, указывая на Матрену Филимоновну, понимавшую, что
говорят о ней, и весело и дружелюбно улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хороший жених
барышне, и желала, чтобы дело сладилось.
Для чего этим трем
барышням нужно было
говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три
барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами на Кити, — и стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех
барышнях, которых он называл тремя медведями из английской сказки. — Помните, вы бывало так
говорили?
Самгину казалось, что хотя Прейс
говорит дружески, а все-таки вопросы его напоминали отношение Лютова к
барышне на дачах Варавки, — отношение к подчиненному.
Приходил юный студентик, весь новенький, тоже, видимо, только что приехавший из провинции; скромная, некрасивая
барышня привезла пачку книг и кусок деревенского полотна, было и еще человека три, и после всех этих визитов Самгин подумал, что революция, которую делает Любаша, едва ли может быть особенно страшна. О том же
говорило и одновременное возникновение двух социал-демократических партий.
— Когда я пою — я могу не фальшивить, а когда
говорю с
барышнями, то боюсь, что это у меня выходит слишком просто, и со страха беру неверные ноты. Вы так хотели сказать?
— Конечно, — согласился Безбедов, потирая красные, толстые ладони. — Тысячи — думают, один —
говорит, — добавил он, оскалив зубы, и снова пробормотал что-то о
барышнях. Самгин послушал его еще минуту и ушел, чувствуя себя отравленным.
— Позвольте! — беспокойно и громко сказал Суслов. — Такие вещи надо
говорить, имея основания,
барышни!
— Приезжает домой светская дама с гостьей и кричит на горничную: «Зачем это вы переставили мебель и вещи в гостиной так глупо, бессмысленно?» — «Это не я-с, это
барышня приказали». Тогда мамаша
говорит гостье: «У моей дочери замечательно остроумная фантазия».
— А — не банально ли это,
барышня? — издали спрашивал Кутузов, теребя бороду, хмуря брови. Она не отвечала ему, это брал на себя Туробоев; он ленивенько
говорил...
Химка. Не знаю какой, не знаю. Батюшки, страсти!
Говорит, знакомые послали,
барышням мерку снимать, мерку снимать.
— Брось сковороду, пошла к барину! — сказал он Анисье, указав ей большим пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не
говорил: вот побожиться не грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит;
говорили, напротив, совсем другое, что барон, слышь, сватался за
барышню…
—
Барышня приказали спросить, куда вы уехали? А вы и не уехали, дома! Побегу сказать, —
говорила она и побежала было.
— Нет, нет! — опровергал Обломов. — Помилуйте, та
барышня, про которую болтает Захар, огромного роста,
говорит басом, а эта, портниха-то, чай, слышали, каким тоненьким голосом
говорит: у ней чудесный голос. Пожалуйста, не думайте…
— Насчет вчерашнего визита, — продолжал Обломов, — они
говорят, будто приезжала какая-то
барышня…
Да и Василиса не поверила, — скороговоркой продолжала она, — она еще в успеньев день
говорила ей, а Василисе рассказывала сама няня, что
барышня и не думает выходить замуж, что статочное ли дело, чтоб ваш барин давно не нашел себе невесты, кабы захотел жениться, и что еще недавно она видела Самойлу, так тот даже смеялся этому: какая, дескать, свадьба?
Он услышит оркестр, затвердит то, что увлекло его, и повторяет мотивы, упиваясь удивлением
барышень: он был первый; лучше всех; немец
говорит, что способности у него быстрые, удивительные, но лень еще удивительнее.
— Поправляется
барышня, —
говорили люди.
— Нет еще,
барышня, — сказала та, — да его бы выкинуть кошкам. Афимья
говорит, что околеет.
«Что это,
говорит, у вас такое?» — «А это, —
говорит барышня, — у нас ежик, мы сейчас у деревенского мужика купили: он в лесу нашел».
— Благодаря нашему воспитанию, доктор, у Зоси железные проволоки вместо нервов, — не без самодовольства
говорил Ляховский. — Она скорее походит на жокея, чем на светскую
барышню… Для нее же лучше. Женщина такой же человек, как и мужчина, а тепличное воспитание делало из женщин нервных кукол. Не правда ли, доктор?
— Эко, господи, каких лошадей, подумаешь, добудут… И ловко
барышня ездит. Смела, нечего
говорить!
— Ох, быть беде,
барышня… — шептал Лука, провожая Надежду Васильевну. — Уж я верно вам
говорю…
— А все-таки, знаете, Сергей Александрыч, я иногда страшно скучаю, —
говорила Зося, когда Хина вышла из коша. — Вечное безделье, вечная пустота… Ну, скажите, что будет делать такая
барышня, как я? Ведь это прозябание, а не жизнь. Так что даже все удовольствия отравлены сознанием собственной ненужности.
Здесь Лука узнал, что у «Сереженьки» что-то вышло с старшей
барышней, но она ничего не сказывает «самой»; а «Сереженька» нигде не бывает, все сидит дома и, должно быть, болен, как
говорит «сама».
— Ну, не буду, не буду… — согласился Виктор Васильич. — Я как-нибудь после Сергею Александрычу доскажу одному. Где эти кислые
барышни заведутся, и
поговорить ни о чем нельзя. Вон Зося, так ей все равно: рассказывай, что душе угодно.
— Любовь, если хочешь, да, я влюбился в
барышню, в институтку. Мучился с ней, и она меня мучила. Сидел над ней… и вдруг все слетело. Давеча я
говорил вдохновенно, а вышел и расхохотался — веришь этому. Нет, я буквально
говорю.
— Нет, выпозвольте. Во-первых, я
говорю по-французски не хуже вас, а по-немецки даже лучше; во-вторых, я три года провел за границей: в одном Берлине прожил восемь месяцев. Я Гегеля изучил, милостивый государь, знаю Гете наизусть; сверх того, я долго был влюблен в дочь германского профессора и женился дома на чахоточной
барышне, лысой, но весьма замечательной личности. Стало быть, я вашего поля ягода; я не степняк, как вы полагаете… Я тоже заеден рефлексией, и непосредственного нет во мне ничего.
— Данилыч, а ведь я ее спросила про ихнее заведенье. Вы,
говорю, не рассердитесь, что я вас спрошу: вы какой веры будете? — Обыкновенно какой, русской,
говорит. — А супружник ваш? — Тоже,
говорит, русской. — А секты никакой не изволите содержать? — Никакой,
говорит: а вам почему так вздумалось? — Да вот почему, сударыня, барыней ли,
барышней ли, не знаю, как вас назвать: вы с муженьком-то живете ли? — засмеялась; живем,
говорит.
Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: «я постарше тебя и поопытней, да и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос и голыш, мне и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона (точно, в сущности, было только 2, а не 4) — наживи — ка ты, тогда и
говори», а теперь он думал: — «экой медведь, как поворотил; умеет ломать», и чем дальше
говорил он с Кирсановым, тем живее рисовалась ему, в прибавок к медведю, другая картина, старое забытое воспоминание из гусарской жизни: берейтор Захарченко сидит на «Громобое» (тогда еще были в ходу у
барышень, а от них отчасти и между господами кавалерами, военными и статскими, баллады Жуковского), и «Громобой» хорошо вытанцовывает под Захарченкой, только губы у «Громобоя» сильно порваны, в кровь.
Я тут же познакомилась с некоторыми из девушек; Вера Павловна сказала цель моего посещения: степень их развития была неодинакова; одни
говорили уже совершенно языком образованного общества, были знакомы с литературою, как наши
барышни, имели порядочные понятия и об истории, и о чужих землях, и обо всем, что составляет обыкновенный круг понятий
барышень в нашем обществе; две были даже очень начитаны.
Легко вообразить, какое впечатление Алексей должен был произвести в кругу наших
барышень. Он первый перед ними явился мрачным и разочарованным, первый
говорил им об утраченных радостях и об увядшей своей юности; сверх того носил он черное кольцо с изображением мертвой головы. Все это было чрезвычайно ново в той губернии.
Барышни сходили по нем с ума.
— «А потому, что я хотела бы спросить у тебя, правда ли,
говорят…» — «Что же
говорят?» — «Правда ли,
говорят, будто бы я на
барышню похожа?» — «Какой вздор!
Но все должны были отступить, когда явился в ее замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересной бледностию, как
говорили тамошние
барышни.
— «Ах, барин, грех тебе это
говорить;
барышня наша такая беленькая, такая щеголиха!
— Так-то ты и прилетел, —
говорила она, — ах ты, буйная голова, и когда ты это уймешься, беспутный ты мой, и
барышню так испугал, что чуть в обморок не упала.
— Мне наш мужичок, Лука Архипыч Мереколов, сказывал. Он небольшую партию гороху ставил, а барин-то и узнал, что он наш… Очень,
говорит, у вас
барышня хороша.
Соседи ему не понравились, и он не понравился соседям. Думали: вот явится жених, будет по зимам у соседей на вечеринках танцы танцевать,
барышням комплименты
говорить, а вместо того приехал молодой человек молчаливый, неловкий и даже застенчивый. Как есть рохля. Поначалу его, однако ж, заманивали, посылали приглашения; но он ездил в гости редко, отказываясь под разными предлогами, так что скоро сделалось ясно, что зимнее пошехонское раздолье напрасно будет на него рассчитывать.
— Ну, Иван Федорович! о чем же вы
говорили вдвоем с
барышнею? — спросила дорогою тетушка.
— Машенька! — сказала старушка, обращаясь к белокурой
барышне, — останься с гостем да
поговори с ним, чтобы гостю не было скучно!
Отсутствие Григория Григорьевича заметно было во всем. Хозяйка сделалась словоохотнее и открывала сама, без просьбы, множество секретов насчет делания пастилы и сушения груш. Даже
барышни стали
говорить; но белокурая, которая казалась моложе шестью годами своей сестры и которой по виду было около двадцати пяти лет, была молчаливее.
Наконец хозяйка с тетушкою и чернявою
барышнею возвратились.
Поговоривши еще немного, Василиса Кашпоровна распростилась с старушкою и
барышнями, несмотря на все приглашения остаться ночевать. Старушка и
барышни вышли на крыльцо проводить гостей и долго еще кланялись выглядывавшим из брички тетушке и племяннику.
«Щось буде» принимало новые формы… Атмосфера продолжала накаляться. Знакомые дамы и
барышни появлялись теперь в черных траурных одеждах. Полиция стала за это преследовать: демонстранток в черных платьях и особенно с эмблемами (сердце, якорь и крест) хватали в участки, составляли протоколы. С другой стороны, — светлые платья обливались кислотой, их в костелах резали ножиками… Ксендзы
говорили страстные проповеди.
В ответ на сватанье Вихорева он
говорит: «Ищите себе
барышень, воспитанных, а уж наших-то дур оставьте нам, мы своим-то найдем женихов каких-нибудь дешевеньких».
Мне кажется, вы Аглаю Ивановну за
барышню или за пансионерку какую-то принимаете; я уже про это ей
говорил; она, кажется, согласилась.
— Вот, смотрите на нее, —
говорила Настасья Филипповна, дрожа от озлобления, — на эту
барышню! И я ее за ангела почитала! Вы без гувернантки ко мне пожаловали, Аглая Ивановна?.. А хотите… хотите, я вам скажу сейчас прямо, без прикрас, зачем вы ко мне пожаловали? Струсили, оттого и пожаловали.
Разбитная была бабенка, увертливая, как
говорил Антип, и успевала управляться одна со всем хозяйством. Горничная Катря спала в комнате
барышни и благодаря этому являлась в кухню часам к семи, когда и самовар готов, и печка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках на полках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за работу одна.
— Отличная жизнь, — продолжал иронически доктор, — и преполезная тоже! Летом около
барышень цветочки нюхает, а зиму, в ожидании этого летнего блаженства, бегает по своему чулану, как полевой волк в клетке зверинца. Ты мне верь; я тебе ведь без всяких шуток
говорю, что ты дуреть стал: ты-таки и одуреешь.
— Чем? Надоедаете вы мне, право, господа, вашими преследованиями. Я просто, со всею откровенностью
говорю, что я художник и никаких этих ни жирондистов, ни социалистов не знаю и знать не хочу. Не мое это дело. Вот
барышни, — добавил он шутя, — это наше дело.