Цитаты из русской классики со словом «люль»
Разлюляев. Вот так раз! Славные штучки Любим Карпыч отмачивает! ха… ха… ха!.. Такие пули отливает, что только люли!
Люли, люли, люли!
Люли, сынку, люли!
Да вырастай, вырастай в забаву!
Козачеству на славу,
Вороженькам в расправу!
Люли, сынку, люли!
Да вырастай, вырастай в забаву!
Козачеству на славу,
Вороженькам в расправу!
Ехали курьер с Левшою очень скоро, так что от Петербурга до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции пояса на один значок еще уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как Левше после представления государю, по платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по-иностранному: «Ай люли — се тре жули» [Это очень хорошо (от фр. c’est tr s joli)].
Мы с ним запремся вдвоем, нарежем бумажек, раскладываем, рассчитываем, и так верно все приведем, что люли!
Об игре ее на арфе отменного сказать нечего: вошли в грот: она села и какой-то экосез заиграла. Тогда не было еще таких воспалительных романсов, как «мой тигренок», или «затигри меня до смерти», — а экосезки-с, все простые экосезки, под которые можно только одни па танцевать, а тогда, бывало, ни весть что под это готов сделать. Так и в настоящий раз, — сначала экосез, а потом «гули, да люли пошли ходули, — эшти, да молдаванешти», — кок да и дело в мешок… И благополучным образом назад оба переплыли.
Я на камушке сижу,
Я топор в руках держу.
Ай люли, ай люли!
Я топор в руках держу…
Я топор в руках держу.
Ай люли, ай люли!
Я топор в руках держу…
Он так и растаял: «формы», говорит, «формы!» В лорнетку на них смотрит, а они-то отличаются, две сороки! раскраснелись, ноги вывертывают, такой монплезир пошел, что люли, да и только! тьфу!
— Ай люли тарарах, пляшут козы на горах! — сказал Перстень, переминая ногами, — козы пляшут, мухи пашут, а у бабушки Ефросиньи в левом ухе звенит!..
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб и девок — пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее. Не мог дойти до хоровода. Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия до сердца моего не проник. О мой друг! где бы ты ни был, внемли и суди.
Я хотел было развить мою мысль, как вдруг случился совершенно неожиданный скандал. Один из наших спутников, вероятно, увидел отличнейший сон и на чистейшем русском диалекте закричал: Ай люли! ай люли!
— Это трахтир, и бильярд имеется; и прынцессы найдутся… Люли!
Ай лю́ли, ай люли́!
Молодá плясала!
Молодá плясала!
Ой, лю́ли, ой люли́,
Изгородь я горожу.
Изгородь я горожу.
— Ай люлюшеньки люли! — перебил Коршун, также переминая ногами, — ай люлюшеньки люли, сидит рак на мели; не горюет рак, а свистит в кулак; как прибудет вода, так пройдет беда!
Тетка моего деда, бывало, расскажет — люли только!
— Ай люли! ай люли! — опять запел беспокойный сосед и на этот раз сам проснулся от звуков собственного голоса.
Ай лю́ли, ай люли́!
Что поп Матвей и́дет!
Что поп Матвей и́дет!
Ай лю́ли, ай люли́!
Молодая скачет!
Молодая скачет!
Ай лю́ли, ай люли́!
Мать игумения и́дет!
Мать игумения и́дет!
Ай лю́ли, ай люли́!
Молодая оробела!
Молодая оробела!
Ай лю́ли, ай люли́!
Куда схорониться?
Куда схорониться?
Ай лю́ли, ай люли́!
Али утопиться?
Али утопиться?
Ой, лю́ли, ой люли́,
Да кочанненькую.
Да кочанненькую.
Ой, лю́ли, ой люли́,
Во девичий хоровод.
Во девичий хоровод.
Ой, лю́ли, ой люли́,
Да по сладкий кочешок.
Да по сладкий кочешок.
Ой, лю́ли, ой люли́,
И белым-белешенька.
И белым-белешенька.
Ой, лю́ли, ой люли́,
Помните капустки.
Помните капустки.
Ой, лю́ли, ой люли́,
У нас на капустках?
У нас на капустках?
Ой, лю́ли, ой люли́,
Приступу к ним нет.
Приступу к ним нет.
Ой, лю́ли, ой люли́,
Не то про них говорят.
Не то про них говорят.
Ой, лю́ли, ой люли́,
Вся цена им кочешок.
Вся цена им кочешок.
Ой, лю́ли, ой люли́,
И дешевле того».
И дешевле того».
Вся прислуга Багровых, опьянев сначала от радости, а потом от вина, пела и плясала на дворе; напились даже те, которые никогда ничего не пивали, в числе последних был Ефрем Евсеев, с которым не могли сладить, потому что он всё просился в комнату к барыне, чтоб посмотреть на ее сынка; наконец, жена, с помощью Параши, плотно привязала Евсеича к огромной скамейке, но он, и связанный, продолжал подергивать ногами, щелкать пальцами и припевать, едва шевеля языком: «Ай, люли, ай, люли!..»
Ася села за рояль и стала петь. Все песни ее были какие-то особенные, тайно-дразнящие и волнующие. Пела об ягуаровых пледах и упоительно мчащихся авто, о лиловом негре из Сан-Франциско, о какой-то мадам Люлю, о сладких тайнах, скрытых в ласковом угаре шуршащего шелка, и обжигающе-призывен был припев...