Неточные совпадения
Но Нина Федоровна не понимала,
и выражение у нее было такое, как будто она мысленно решала какую-то очень трудную задачу.
И эта непонятливость в денежных
делах всякий раз беспокоила
и смущала Лаптева. Он подозревал, кроме
того, что у нее лично есть долги, о которых она стесняется сказать ему
и которые заставляют ее страдать.
Чтобы не встречаться с ним, Лаптев вышел в столовую, потом спустился к себе вниз. Для него было ясно, что сойтись с доктором покороче
и бывать в его доме запросто —
дело невозможное;
и встречаться с этим «одром», как называл его Панауров, было неприятно.
И оттого он так редко виделся с Юлией Сергеевной. Он сообразил теперь, что отца нет дома, что если понесет теперь Юлии Сергеевне ее зонтик,
то, наверное, он застанет дома ее одну,
и сердце у него сжалось от радости. Скорей, скорей!
— Для меня
то, что вы говорите, непонятно, — сказал он, подходя к ней. — Я вырос в среде, где трудятся каждый
день, все без исключения,
и мужчины
и женщины.
Но вот мало-помалу наступило безразличное настроение, в какое впадают преступники после сурового приговора, он думал уже о
том, что, слава богу, теперь все уже прошло,
и нет этой ужасной неизвестности, уже не нужно по целым
дням ожидать, томиться, думать все об одном; теперь все ясно; нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить без желаний, без надежд, не мечтать, не ждать, а чтобы не было этой скуки, с которой уже так надоело нянчиться, можно заняться чужими
делами, чужим счастьем, а там незаметно наступит старость, жизнь придет к концу —
и больше ничего не нужно.
— Мы тут имеем
дело с одним из явлений электричества, — говорил он по-французски, обращаясь к даме. — В коже каждого человека заложены микроскопические железки, которые содержат в себе токи. Если вы встречаетесь с особью, токи которой параллельны вашим,
то вот вам
и любовь.
Любовь его с каждым
днем становилась все сильнее,
и Юлия казалась ему поэтической
и возвышенной, но все же взаимной любви не было, а сущность была
та, что он покупал, а она продавалась.
Он в своих длинных письмах писал о важности здоровья, о влиянии болезней на психическое состояние, о
том, что такое религия, но ни слова о Москве
и о
делах.
Свадьба была в сентябре. Венчание происходило в церкви Петра
и Павла, после обедни,
и в
тот же
день молодые уехали в Москву. Когда Лаптев
и его жена, в черном платье со шлейфом, уже по виду не девушка, а настоящая дама, прощались с Ниной Федоровной, все лицо у больной покривилось, но из сухих глаз не вытекло ни одной слезы. Она сказала...
Когда на другой
день по приезде в Москву, в полдень, Лаптев пришел в амбар,
то артельщики, запаковывая товар, стучали по ящикам так громко, что в первой комнате
и в конторе никто не слышал, как он вошел, по лестнице вниз спускался знакомый почтальон с пачкой писем в руке
и морщился от стука,
и тоже не заметил его.
Старик обожал себя; из его слов всегда выходило так, что свою покойную жену
и ее родню он осчастливил, детей наградил, приказчиков
и служащих облагодетельствовал
и всю улицу
и всех знакомых заставил за себя вечно бога молить; что он ни делал, все это было очень хорошо, а если у людей плохо идут
дела,
то потому только, что они не хотят посоветоваться с ним; без его совета не может удаться никакое
дело.
Москва же развлекала ее, улицы, дома
и церкви нравились ей очень,
и если бы можно было ездить по Москве в этих прекрасных санях, на дорогих лошадях, ездить целый
день, от утра до вечера,
и при очень быстрой езде дышать прохладным осенним воздухом,
то, пожалуй, она не чувствовала бы себя такой несчастной.
Приказчики поздравляли
и говорили что-то, но певчие пели так громко, что ничего нельзя было расслышать. Потом завтракали
и пили шампанское. Она сидела рядом со стариком,
и он говорил ей о
том, что нехорошо жить врозь, надо жить вместе, в одном доме, а
разделы и несогласия ведут к разорению.
Обедали Лаптевы в третьем часу. Кушанья подавал Петр. Этот Петр
днем бегал
то в почтамт,
то в амбар,
то в окружной суд для Кости, прислуживал; по вечерам он набивал папиросы, ночью бегал отворять дверь
и в пятом часу утра уже топил печи,
и никто не знал, когда он спит. Он очень любил откупоривать сельтерскую воду
и делал это легко, бесшумно, не пролив ни одной капли.
Когда имеешь
дело с каким-нибудь историческим источником
и когда читаешь даже учебник русской истории,
то кажется, что в России все необыкновенно талантливо, даровито
и интересно, но когда я смотрю в театре историческую пьесу,
то русская жизнь начинает казаться мне бездарной, нездоровой, не оригинальной.
Был осенний
день. Юлия только что пошла во флигель плакать, а Лаптев лежал в кабинете на диване
и придумывал, куда бы уйти. Как раз в это время Петр доложил, что пришла Рассудина. Лаптев обрадовался очень, вскочил
и пошел навстречу нежданной гостье, своей бывшей подруге, о которой он уже почти стал забывать. С
того вечера, как он видел ее в последний раз, она нисколько не изменилась
и была все такая же.
Если же я пришла к вам,
то потому, что была сегодня уже в пяти местах
и везде получила отказ, между
тем дело неотложное.
Заговорили о смерти, о бессмертии души, о
том, что хорошо бы в самом
деле воскреснуть
и потом полететь куда-нибудь на Марс, быть вечно праздным
и счастливым, а главное, мыслить как-нибудь особенно, не по-земному.
— Все это хорошо, голубчик, — сказал Ярцев
и вздохнул. — Это только показывает лишний раз, как богата, разнообразна русская жизнь. Ах, как богата! Знаете, я с каждым
днем все более убеждаюсь, что мы живем накануне величайшего торжества,
и мне хотелось бы дожить, самому участвовать. Хотите верьте, хотите нет, но, по-моему, подрастает теперь замечательное поколение. Когда я занимаюсь с детьми, особенно с девочками,
то испытываю наслаждение. Чудесные дети!
Доктора сказали, что у Федора душевная болезнь. Лаптев не знал, что делается на Пятницкой, а темный амбар, в котором уже не показывались ни старик, ни Федор, производил на него впечатление склепа. Когда жена говорила ему, что ему необходимо каждый
день бывать
и в амбаре,
и на Пятницкой, он или молчал, или же начинал с раздражением говорить о своем детстве, о
том, что он не в силах простить отцу своего прошлого, что Пятницкая
и амбар ему ненавистны
и проч.
— Федор Степаныч, — сказала Юлия решительно, — вы уже стары,
и скоро бог призовет вас к себе; он спросит вас не о
том, как вы торговали
и хорошо ли шли ваши
дела, а о
том, были ли вы милостивы к людям; не были ли вы суровы к
тем, кто слабее вас, например, к прислуге, к приказчикам?
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям
и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом
деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
— дворянин учится наукам: его хоть
и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за
то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так
и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого
и важничаешь? Да я плевать на твою голову
и на твою важность!
Хлестаков. В самом
деле,
и то правда. (Прячет деньги.)