Неточные совпадения
Но тут
новая беда: развело порядочную зыбь, и лодочники-гиляки
не соглашаются везти ни за какие деньги.
Это
новое звание
не считается низким уже потому, что слово «поселенец» мало чем отличается от поселянина,
не говоря уже о правах, какие сопряжены с этим званием.
Население здесь перебивается кое-как, но оно тем
не менее все-таки каждый день пьет чай, курит турецкий табак, ходит в вольном платье, платит за квартиры; оно покупает дома у крестьян, отъезжающих на материк, и строит
новые.
Кононович говорил мне, что затевать здесь
новые постройки и строиться очень трудно — людей нет; если достаточно плотников, то некому таскать бревна; если людей ушлют за бревнами, то
не хватает плотников.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов,
не требующие в России от рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё
новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
А так как долина здесь узка и с обеих сторон стиснута горами, на которых ничего
не родится, и так как администрация
не останавливается ни перед какими соображениями, когда ей нужно сбыть с рук людей, и, наверное, ежегодно будет сажать сюда на участки десятки
новых хозяев, то пахотные участки останутся такими же, как теперь, то есть в 1/8, 1/4 и 1/2 дес., а пожалуй, и меньше.
По направлению к югу
новых селений
не основывают.
Новые тюремные постройки, всякие склады и амбары и дом смотрителя тюрьмы стоят среди селения и напоминают
не тюрьму, а господскую экономию.
Победишь одну груду, вспотеешь и продолжаешь идти по болоту, как опять
новая груда, которой
не минуешь, опять взбираешься, а спутники кричат мне, что я иду
не туда, надо взять влево от груды или вправо и т. д.
Сахалинская администрация сажает людей на участки как-нибудь,
не соображаясь с обстоятельствами и
не заглядывая в будущее, а при таком нехитром способе создавать
новые населенные пункты и хозяйства, селения, поставленные даже в сравнительно благоприятные условия, как Рыковское, в конце концов все-таки дают картину полного обнищания и доходят до положения Верхнего Армудана.
Не говоря уже про Танги и Ванги, даже Палево считается далеким селением, а основание
новых селений немного южнее Палева, по притокам Пороная, поставило даже на очередь вопрос об учреждении
нового округа.
На Сахалине я застал разговор о
новом проектированном округе; говорили о нем, как о земле Ханаанской, потому что на плане через весь этот округ вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось, что в
новый округ будут переведены каторжники, живущие теперь в Дуэ и в Воеводской тюрьме, что после переселения останется одно только воспоминание об этих ужасных местах, что угольные копи отойдут от общества «Сахалин», которое давно уже нарушило контракт, и добыча угля будет производиться уже
не каторжными, а поселенцами на артельных началах.
Кононовича есть один, касающийся давно желанного упразднения Дуэ и Воеводской тюрьмы: «Осмотрев Воеводскую тюрьму, я лично убедился в том, что ни условия местности, в которой она находится, ни значение содержащихся в ней преступников, большею частью долгосрочных или заключенных за
новые преступления,
не могут оправдать того порядка надзора или, лучше сказать, отсутствия всякого фактического наблюдения, в котором эта тюрьма находится с самого ее основания.
Вообще же в Корсаковском посту, если говорить о всех его четырех улицах, старых построек больше, чем
новых, и
не редкость дома, построенные 20–30 лет назад.
Тем
не менее все-таки, если бы Поро-ан-Томари было на севере, то в нем давно бы уже было 200 хозяев и при них 150 совладельцев; южная администрация в этом отношении более умеренна и предпочитает основывать
новые селения, чем расширять старые.
Жителей в Большой Елани 40: 32 м. и 8 ж. Хозяев 30. Когда поселенцы раскорчевывали землю под свои усадьбы, то им было приказано щадить старые деревья, где это возможно. И селение благодаря этому
не кажется
новым, потому что на улице и во дворах стоят старые, широколиственные ильмы — точно их деды посадили.
Но японцы
не заняли своих
новых владений, а лишь послали землемера Мамиа-Ринзо исследовать, что это за остров.
Новый поселенец, если у него есть деньги и протекция у начальства, остается в Александровске или в том селении, которое ему нравится, и покупает или строит тут дом, если еще
не обзавелся им, когда был на каторге; для такого сельское хозяйство и труд
не обязательны.
Эти партии бродят по совершенно
не исследованной местности, на которую никогда еще
не ступала нога топографа; места отыскивают, но неизвестно, как высоко лежат они над уровнем моря, какая тут почва, какая вода и проч.; о пригодности их к заселению и сельскохозяйственной культуре администрация может судить только гадательно, и потому обыкновенно ставится окончательное решение в пользу того или другого места прямо наудачу, на авось, и при этом
не спрашивают мнения ни у врача, ни у топографа, которого на Сахалине нет, а землемер является на
новое место, когда уже земля раскорчевана и на ней живут.
Когда же селят на линии проектированной дороги, то при этом имеются в виду
не жители
нового селения, а те чиновники и каюры, которые со временем будут ездить по этой дороге.
Сначала строят селение и потом уже дорогу к нему, а
не наоборот, и благодаря этому совершенно непроизводительно расходуется масса сил и здоровья на переноску тяжестей из поста, от которого к
новому месту
не бывает даже тропинок; поселенец, навьюченный инструментом, продовольствием и проч., идет дремучею тайгой, то по колена в воде, то карабкаясь на горы валежника, то путаясь в жестких кустах багульника.
Не находят нужным исследовать
новое место, даже когда уже заселяют его.
Посылают на
новое место 50-100 хозяев, затем ежегодно прибавляют десятки
новых, а между тем никому
не известно, на какое количество людей хватит там удобной земли, и вот причина, почему обыкновенно вскорости после заселения начинают уже обнаруживаться теснота, излишек людей.
Но в этом его
новом состоянии все-таки еще остается главный элемент ссылки: он
не имеет права вернуться на родину.
При таких условиях, конечно, о каких-либо нормах
не может быть и речи, и если
новый окружной начальник потребует от поселенцев железных крыш и уменья петь на клиросе, то доказать ему, что это произвол, будет трудно.
Письма их я читал, но видеть, как они живут на
новых местах, мне
не приходилось.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим
новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «
не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
Рождение каждого
нового человека в семье встречается неприветливо; над колыбелью ребенка
не поют песен и слышатся одни только зловещие причитывания.
При таких тощих урожаях сахалинский хозяин, чтобы быть сытым, должен иметь
не менее 4 дес. плодородной земли, ценить свой труд ни во что и ничего
не платить работникам; когда же в недалеком будущем однопольная система без пара и удобрения истощит почву и ссыльные «сознают необходимость перейти к более рациональным приемам обработки полей и к
новой системе севооборота», то земли и труда понадобится еще больше и хлебопашество поневоле будет брошено, как непроизводительное и убыточное.
В прежнее время медведь
не обижал людей и домашних животных и считался смирным, но с тех пор, как ссыльные стали селиться по верховьям рек и вырубать тут леса и преградили ему путь к рыбе, которая составляла его главную пищу, в сахалинских метрических книгах и в «ведомости происшествий» стала появляться
новая причина смерти — «задран медведем», и в настоящее время медведь уже третируется, как грозное явление природы, с которым приходится бороться
не на шутку.
Даже если поселенцы как-нибудь научатся заготовлять рыбу, то все-таки этот
новый заработок
не даст населению ничего, так как санитарный надзор рано или поздно должен будет запретить употребление в пищу рыбы, пойманной в верховьях.
В
новой истории Сахалина играют заметную роль представители позднейшей формации, смесь Держиморды и Яго, — господа, которые в обращении с низшими
не признают ничего, кроме кулаков, розог и извозчичьей брани, а высших умиляют своею интеллигентностью и даже либерализмом.
Один смотритель тюрьмы всегда аккуратно давал по 30, когда же ему пришлось однажды исполнять должность начальника округа, то свою обычную порцию он сразу повысил до 100, точно эти сто розог были необходимым признаком его
новой власти; и он
не изменял этому признаку до самого приезда начальника округа, а потом опять, так же добросовестно и сразу, съехал на 30.
По словам Ядринцева, начальник завода при приеме каждой
новой партии обыкновенно выкрикивал: «Кто хочет оставаться, получай одежду, а кто в бега, тому незачем!» Начальство своим авторитетом как бы узаконивало побеги, в его духе воспитывалось всё сибирское население, которое и до сих пор побег
не считает грехом.
Главная опасность, какую представляют для общества побеги, заключается в том, во-первых, что они развивают и поддерживают бродяжество и, во-вторых, ставят почти каждого беглого в нелегальное положение, когда он, в громадном большинстве случаев,
не может
не совершать
новых преступлений.