Неточные совпадения
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда по Амуру, не щадя солдат, арестантов и переселенцев, насаждали культуру,
в Николаевске имели свое пребывание чиновники, управлявшие краем, наезжало сюда много всяких русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы и зверя, и, по-видимому, город не был чужд человеческих интересов, так как был даже
случай,
что один заезжий ученый нашел нужным и возможным прочесть здесь
в клубе публичную лекцию.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при
случае любит дать понять,
что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и
что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Обыкновенно вопрос предлагают
в такой форме: «Знаешь ли грамоте?» — я же спрашивал так: «Умеешь ли читать?» — и это во многих
случаях спасало меня от неверных ответов, потому
что крестьяне, не пишущие и умеющие разбирать только по-печатному, называют себя неграмотными.
Мне один из священников рассказывал,
что бывали
случаи на Сахалине, когда женщина свободного состояния или солдат, будучи
в прислугах, должны были при известных обстоятельствах убирать и выносить после каторжной.
В настоящее время все хозяева получают арестантский паек, но
чем они будут питаться впоследствии, пока неизвестно; на хлебопашество же, во всяком
случае, надежды плохие.
Я, конечно, его не читал и
в данном
случае пользуюсь цитатами Л. И. Шренка, автора книги «Об инородцах Амурского края».] слышал
в 1808 г. на Сахалине,
что по западную сторону острова часто появлялись русские суда и
что русские
в конце концов своими разбойничествами заставили туземцев одну их часть изгнать, другую перебить.
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации, то эту попытку следует признать ничтожною и во всяком
случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве
в том отношении,
что все восемь человек, жившие на Сахалине долго, до конца дней своих, занимались не хлебопашеством, а рыбным и звериным промыслом.
Из нее видно,
что осужденный, положим, на 17 1/2 лет проводит на каторге
в действительности 15 лет и 3 месяца, если же он попал под манифест, то только 10 лет 4 месяца; осужденный на 6 лет освобождается через 5 лет и 2 мес., а
в случае манифеста через 3 года и 6 мес.]
Никто еще не доказал,
что среди каторжников, живущих
в избах,
случаи преступлений и побегов наблюдаются реже,
чем у живущих
в тюрьме, и
что труд первых производительнее,
чем вторых, но весьма вероятно,
что тюремная статистика, которая рано или поздно должна будет заняться этим вопросом, сделает свой окончательный вывод
в пользу изб.
Любовный элемент играет
в их печальном существовании роковую роль и до суда, и после суда. Когда их везут на пароходе
в ссылку, то между ними начинает бродить слух,
что на Сахалине их против воли выдадут замуж. И это волнует их. Был
случай, когда они обратились к судовому начальству с просьбой походатайствовать, чтобы их не выдавали насильно.
Человеческое достоинство, а также женственность и стыдливость каторжной женщины не принимаются
в расчет ни
в каком
случае; как бы подразумевается,
что всё это выжжено
в ней ее позором или утеряно ею, пока она таскалась по тюрьмам и этапам.
В том,
что ссыльные не вступают
в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие
в каждом отдельном
случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь,
что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы,
в конце концов безнадежно машет рукой и решает,
что законной семьи у него не быть.
Третий «заведующий по агрономической части», поляк, был уволен начальником острова с редким
в чиновнических летописях скандалом: приказано было выдать ему прогонные деньги
в том только
случае, когда он «предъявит заключенное им условие с каюром на отвоз его до г. Николаевска»; начальство, очевидно, боялось,
что агроном, взявши прогонные деньги, останется на острове навсегда (приказ № 349, 1888 г.).
Во всяком
случае, без преувеличения можно сказать,
что при широкой и правильной организации рыбных ловель и при тех рынках, какие давно уже существуют
в Японии и Китае, ловля периодической рыбы на Сахалине могла бы приносить миллионные доходы.
Колония называется исправительной, но таких учреждений или лиц, которые специально занимались бы исправлением преступников, на Сахалине нет; нет также на этот счет каких-либо инструкций и статей
в «Уставе о ссыльных», кроме немногих указаний на
случаи, когда конвойный офицер или унтер-офицер может употребить против ссыльного оружие или когда священник должен «назидать
в обязанностях веры и нравственности», объяснять ссыльным «важность даруемого облегчения» и т. п.; нет на этот счет и каких-либо определенных воззрений; но принято думать,
что первенство
в деле исправления принадлежит церкви и школе, а затем свободной части населения, которая своим авторитетом, тактом и личным примером значительно может способствовать смягчению нравов.
О характере их направляющей деятельности можно судить по следующей выдержке из резолюции преосвященного Гурия на одном из актов, хранящихся
в корсаковской церкви: «Если не во всех у них (то есть ссыльных) имеются вера и раскаяние, то во всяком
случае у многих,
что мною лично было усмотрено; не
что иное, а именно чувство раскаяния и вера заставляли их горько плакать, когда я поучал их
в 1887 и 1888 гг.
В случае неполноты определенного комплекта надзирателей «Устав» разрешает назначать для исполнения надзирательских обязанностей нижних чинов местных воинских команд, и, таким образом, молодые сибиряки, признанные неспособными даже к службе
в конвое, призываются к исполнению служебных обязанностей надзирателя, правда, «временно» и «
в пределах крайней необходимости», но это «временно» продолжается уже десятки лет, а «пределы крайней необходимости» всё расширяются, так
что нижние чины местных команд составляют уже 73 % всего состава младших надзирателей, и никто не поручится,
что через 2–3 года эта цифра не вырастет до 100.
Я не получил ни одной телеграммы, которая не была бы искажена самым варварским образом, и когда однажды по какому-то
случаю в мою телеграмму вошел кусок чьей-то чужой и я, чтобы восстановить смысл обеих телеграмм, попросил исправить ошибку, то мне сказали,
что это можно сделать не иначе, как только за мой счет.
Побеги строго запрещены и уже не поощряются начальством, но условия местной тюремной жизни, надзора и каторжных работ, да и самый характер местности таковы,
что в громадном большинстве
случаев помешать побегу бывает невозможно.
Главная опасность, какую представляют для общества побеги, заключается
в том, во-первых,
что они развивают и поддерживают бродяжество и, во-вторых, ставят почти каждого беглого
в нелегальное положение, когда он,
в громадном большинстве
случаев, не может не совершать новых преступлений.
Что касается тифов, то
в отчете брюшной был зарегистрирован 23 раза со смертностью
в 30 %, возвратный же и сыпной по 3 раза, без смертных
случаев.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад,
что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя
в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною
случай:
в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Ну,
в ином
случае много ума хуже,
чем бы его совсем не было.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах
в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при
случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только,
что тот не находится,
что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит
в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается
в разные платья
в продолжение пьесы.
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё
случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все это,
что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно
в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому
что я не так, как иной городничий, которому ни до
чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто
в награду,
случай доставил такое приятное знакомство.