Неточные совпадения
Авторитет его предшественников, однако, был еще так велик, что когда он донес о своих открытиях
в Петербург, то ему не поверили, сочли его поступок дерзким и подлежащим
наказанию и «заключили» его разжаловать, и неизвестно, к чему бы это повело, если бы не заступничество самого государя, который нашел его поступок молодецким, благородным и патриотическим.
Я не могу забыть о том удовольствии, какое доставляли мне беседы с ним, и как приятно
в первое время поражало постоянно высказываемое им отвращение к телесным
наказаниям.
Его похвальное слово не мирилось
в сознании с такими явлениями, как голод, повальная проституция ссыльных женщин, жестокие телесные
наказания, но слушатели должны были верить ему: настоящее
в сравнении с тем, что происходило пять лет назад, представлялось чуть ли не началом золотого века.
Каторжные разряда испытуемых живут
в избах и часто поэтому несут более слабое
наказание, чем исправляющиеся.
Тут резко нарушается идея равномерности
наказания, но этот беспорядок находит себе оправдание
в тех условиях, из которых сложилась жизнь колонии, и к тому же он легко устраним: стоит только перевести из тюрьмы
в избы остальных арестантов.
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь
в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой
наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
Отдача каторжных
в услужение частным лицам находится
в полном противоречии со взглядом законодателя на
наказание: это — не каторга, а крепостничество, так как каторжный служит не государству, а лицу, которому нет никакого дела до исправительных целей или до идеи равномерности
наказания; он — не ссыльнокаторжный, а раб, зависящий от воли барина и его семьи, угождающий их прихотям, участвующий
в кухонных дрязгах.
Каторжные и поселенцы изо дня
в день несут
наказание, а свободные от утра до вечера говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь
в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый день слушаешь и говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
Это каторжный, старик, который с первого же дня приезда своего на Сахалин отказался работать, и перед его непобедимым, чисто звериным упрямством спасовали все принудительные меры; его сажали
в темную, несколько раз секли, но он стоически выдерживал
наказание и после каждой экзекуции восклицал: «А все-таки я не буду работать!» Повозились с ним и
в конце концов бросили.
И практика, несмотря на свою продолжительность, не дала не только системы, но даже материала для юридического определения каторги. b) Исправительные и уголовные цели
наказания приносились
в жертву разного рода экономическим и финансовым соображениям.
A priori он признал за Сахалином следующие достоинства: 1) географическое положение, обеспечивающее материк от побегов; 2)
наказание получает надлежащую репрессивную силу, так как ссылка на Сахалин может быть признана безвозвратною; 3) простор для деятельности преступника, решившего начать новую, трудовую жизнь; 4) с точки зрения государственной пользы, сосредоточение ссыльных на Сахалине представляется залогом для упрочения обладания нашего островом; 5) угольные залежи могут быть с выгодою эксплуатируемы ввиду громадной потребности
в угле.
Стало быть, если, как говорят, представителей общества, живущих
в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне
в 30 тысяч, не говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно
в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих
в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не говоря уже о том, что, отдавая каторжных
в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели
наказания приносит
в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
От усмотрения этой последней зависит назначение на работы, количество и степень напряжения труда на каждый день и для каждого отдельного каторжного; от нее, по самой постановке дела, зависит наблюдать за тем, чтобы арестанты несли
наказание равномерно; тюремная же администрация оставляет за собою только надзор за поведением и предупреждение побегов,
в остальном же, по необходимости, умывает руки.
Постоянная заботливость г. Ливина о людях и
в то же время розги, упоение телесными
наказаниями, жестокость, как хотите, сочетание ни с чем несообразное и необъяснимое.
Так,
в сравнении с севером, здесь чаще прибегают к телесным
наказаниям и бывает, что
в один прием секут по 50 человек, и только на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то давно уже забытым полковником, а именно — когда вам, свободному человеку, встречается на улице или на берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя: «Смир-р-рно!
Казацкому сотнику Черному, приводившему курильских айно
в русское подданство, вздумалось наказать некоторых розгами: «При одном виде приготовлений к
наказанию айно пришли
в ужас, а когда двум женщинам стали вязать руки назад, чтобы удобнее расправиться с ними, некоторые из айно убежали на неприступный утес, а один айно с 20 женщинами и детьми ушел на байдаре
в море…
Шаховской, заведовавший
в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать
в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание
в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает
в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к
наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться
в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны
в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Крестьянин из ссыльных может оставить Сахалин и водвориться, где пожелает, по всей Сибири, кроме областей Семиреченской, Акмолинской и Семипалатинской, приписываться к крестьянским обществам, с их согласия, и жить
в городах для занятия ремеслами и промышленностью; он судится и подвергается
наказаниям уже на основании законов общих, а не «Устава о ссыльных»; он получает и отправляет корреспонденцию тоже на общих основаниях, без предварительной цензуры, установленной для каторжных и поселенцев.
Фойницкого
в его известной книге «Учение о
наказании в связи с тюрьмоведением».]
Например, ничтожный процент стариков на Сахалине означает не какие-либо неблагополучные условия, вроде высокой смертности, а то лишь, что ссыльные
в большинстве успевают отбыть
наказание и уехать на материк до наступления старости.
Родители сахалинского уроженца обыкновенно начинают отбывать
наказание еще задолго до появления его на свет, и пока он родится, растет и достигает 10-летнего возраста, они
в большинстве уже успевают получить крестьянские права и уехать на материк.
Дети составляют бремя
в экономическом отношении и
наказание божие за грехи, но это не мешает ссыльным, если у них нет своих детей, принимать и усыновлять чужих.
Чтобы промышлять охотой, надо быть свободным, отважным и здоровым, ссыльные же,
в громадном большинстве, люди слабохарактерные, нерешительные, неврастеники; они на родине не были охотниками и не умеют обращаться с ружьем, и их угнетенным душам до такой степени чуждо это вольное занятие, что поселенец
в нужде скорее предпочтет, под страхом
наказания, зарезать теленка, взятого из казны
в долг, чем пойти стрелять глухарей или зайцев.
Этот взгляд был присущ и младшим представителям церкви; сахалинские священники всегда держались
в стороне от
наказания и относились к ссыльным не как к преступникам, а как к людям, и
в этом отношении проявляли больше такта и понимания своего долга, чем врачи или агрономы, которые часто вмешивались не
в свое дело.
[Если судить по некоторым отрывочным данным, по намекам, то грамотные благополучнее отбывают
наказание, чем неграмотные; по-видимому, среди последних относительно больше рецидивистов, а первые легче получают крестьянские права;
в Сиянцах записано мною 18 грамотных мужчин, и из них 13, то есть почти все взрослые грамотные, имеют крестьянское звание.
Одни ссыльные несут
наказание мужественно, охотно сознаются
в своей вине, и когда их спрашиваешь, за что они присланы на Сахалин, то обыкновенно отвечают так...
Чтобы избавиться от тяжелой работы или телесного
наказания и добыть себе кусок хлеба, щепотку чаю, соли, табаку, ссыльный прибегает к обману, так как опыт показал ему, что
в борьбе за существование обман — самое верное и надежное средство.
Тот еврей, у которого украли на Сахалине 56 тысяч, был прислан за фальшивые бумажки; он уже отбыл сроки и гуляет по Александровску
в шляпе, пальто и с золотою цепочкой; с чиновниками и надзирателями он всегда говорит вполголоса, полушёпотом, и благодаря, между прочим, доносу этого гнусного человека был арестован и закован
в кандалы многосемейный крестьянин, тоже еврей, который был осужден когда-то военным судом «за бунт»
в бессрочную каторгу, но на пути через Сибирь
в его статейном списке посредством подлога срок
наказания был сокращен до 4 лет.
Ст. 469 «Устава» дает право местному начальству без формального полицейского исследования определять и приводить
в исполнение
наказания за такие преступления и проступки ссыльных, за которые по общим уголовным законам полагаются
наказания, не превосходящие лишения всех особенных прав и преимуществ с заключением
в тюрьме.
В случае если какое-нибудь преступление кажется администрации из ряда вон выходящим, а
наказание, следуемое за него по «Уставу о ссыльных», недостаточно высоким, то она ходатайствует о предании виновного военно-полевому суду.
Наказания, которые полагаются каторжным и поселенцам за преступления, отличаются чрезмерною суровостью, и если наш «Устав о ссыльных» находится
в полном несоответствии с духом времени и законов, то это прежде всего заметно
в той его части, которая трактует о
наказаниях.
Наказание плетями или розгами полагается за всякое преступление, будь то уголовное или маловажное; применяется ли оно, как дополнительное,
в соединении с другими
наказаниями или самостоятельно, оно всё равно составляет необходимое содержание всякого приговора.
[Туз на спине, бритье половины головы и оковы, служившие
в прежнее время для предупреждения побегов и для удобнейшего распознавания ссыльных, утратили свое прежнее значение и сохраняются теперь лишь как позорящие
наказания.
Очевидно, как позорящее
наказание, цепи во многих случаях достигают цели, но то чувство унижения, которое они вызывают
в преступнике, едва ли имеет что-нибудь общего со стыдом.]
Вот как описывает это начальник острова: «Начальник Корсаковского округа доложил мне, между прочим, о крайне серьезном случае превышения власти, которое позволил себе (имярек) и которое состояло
в жестоком телесном
наказании некоторых поселенцев и
в мере, далеко превышающей законом установленную норму.
Случай этот, возмутительный сам по себе, представляется мне еще более резким при разборе обстоятельств, вызвавших это
наказание правого и виноватого, не исключая даже беременной женщины, без всякого рассмотрения дела, состоявшего
в простой и безрезультатной драке между ссыльнопоселенцами» (приказ № 258-й 1888 г.).
Наказание розгами от слишком частого употребления
в высшей степени опошлилось на Сахалине, так что уже не вызывает во многих ни отвращения, ни страха, и говорят, что между арестантами уже немало таких, которые во время экзекуции не чувствуют даже боли.
Из отчета заведующего медицинскою частью видно, что
в 1889 г. «для определения способности перенести телесное
наказание по приговорам судов» было освидетельствовано врачами 67 человек.
Это
наказание из всех употребляемых на Сахалине самое отвратительное по своей жестокости и обстановке, и юристы Европейской России, приговаривающие бродяг и рецидивистов к плетям, давно бы отказались от этого
наказания, если б оно исполнялось
в их присутствии.
Началось дело о побеге, заглянули
в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников,
в прошлом году за убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке,
наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено
в исполнение.
[Ядринцев рассказывает про некоего Демидова, который, чтобы раскрыть все подробности одного преступления, пытал через палача жену убийцы, которая была женщина свободная, пришедшая
в Сибирь с мужем добровольно и, следовательно, избавленная от телесного
наказания; потом он пытал 11-тилетнюю дочь убийцы; девочку держали на воздухе, и палач сек ее розгой с головы до пят; ребенку даже было дано несколько ударов плетью, и когда она попросила пить, ей подали соленого омуля.
Однажды, когда я сидел у него
в гостиной, он
в присутствии некоторых чиновников и одного приезжего горного инженера сказал мне: — У нас, на Сахалине, прибегают к телесным
наказаниям чрезвычайно редко, почти никогда.]
Самое слабое
наказание, какое полагается каторжнику за побег, это — сорок плетей и продолжение срока каторжных работ на четыре года, и самое сильное — сто плетей, бессрочная каторга, прикование к тележке на три года и содержание
в разряде испытуемых двадцать лет.
[Кстати,
в этом рапорте я нашел такую подробность: «Каторжные подвергаются жестоким
наказаниям розгами, так что прямо из-под
наказания бесчувственными приносятся
в лазарет».]