Неточные совпадения
Однажды, выйдя на рассвете прогуляться на бак, я увидел, как солдаты,
женщины, дети, два китайца и арестанты в кандалах крепко спали, прижавшись друг к другу; их покрывала роса, и
было прохладно.
Я в первый раз видел сахалинскую толпу, и от меня не укрылась ее печальная особенность: она состояла из мужчин и
женщин рабочего возраста,
были старики и дети, но совершенно отсутствовали юноши.
Его похвальное слово не мирилось в сознании с такими явлениями, как голод, повальная проституция ссыльных
женщин, жестокие телесные наказания, но слушатели должны
были верить ему: настоящее в сравнении с тем, что происходило пять лет назад, представлялось чуть ли не началом золотого века.
Есть женщина-бродяга Прасковья, она же Марья.
В Южном Сахалине, где урожай бывает ежегодно,
есть селения, в которых нет ни одной
женщины, между тем в сахалинском Париже одних лишь
женщин свободного состояния, прибывших за мужьями добровольно из России, живет 158.
На Сахалине она в первое время, как и все присылаемые сюда
женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но
была задержана.
Генерал Гинце, как бы в отмену генерал-губернаторского предписания, разрешил в 1885 г. (приказ № 95) чиновникам брать себе в прислуги ссыльнокаторжных
женщин с платою по два рубля в месяц, и чтобы деньги
были обращаемы в казну.
Мне один из священников рассказывал, что бывали случаи на Сахалине, когда
женщина свободного состояния или солдат,
будучи в прислугах, должны
были при известных обстоятельствах убирать и выносить после каторжной.
Здесь, как и в богатой Александровской слободке, мы находим высокий процент старожилов,
женщин и грамотных, большое число
женщин свободного состояния и почти ту же самую «историю прошлого», с тайною продажей спирта, кулачеством и т. п.; рассказывают, что в
былое время тут в устройстве хозяйств также играл заметную роль фаворитизм, когда начальство легко давало в долг и скот, и семена, и даже спирт, и тем легче, что корсаковцы будто бы всегда
были политиканами и даже самых маленьких чиновников величали вашим превосходительством.
Рассказывают, что в прежние годы, когда бедность в Ново-Михайловке
была вопиющая, из селения вела в Дуэ тропинка, которую протоптали каторжные и свободные
женщины, ходившие в Дуйскую и Воеводскую тюрьмы продавать себя арестантам за медные гроши.
Когда усковцы со своими семьями собрались около надзирательской, где мы
пили чай, и когда
женщины и дети, как более любопытные, вышли вперед, то толпа стала походить на цыганский табор.
Между
женщинами в самом деле
было несколько смуглых цыганок с лукавыми, притворно-печальными лицами, и почти все дети
были цыганята.
Еще южнее, по линии проектированного почтового тракта,
есть селение Вальзы, основанное в 1889 г. Тут 40 мужчин и ни одной
женщины. За неделю до моего приезда, из Рыковского
были посланы три семьи еще южнее, для основания селения Лонгари, на одном из притоков реки Пороная. Эти два селения, в которых жизнь едва только начинается, я оставлю на долю того автора, который
будет иметь возможность проехать к ним по хорошей дороге и видеть их близко.
Шведский писатель Стриндберг, известный женоненавистник, желающий, чтобы
женщина была только рабыней и служила прихотям мужчины, в сущности единомышленник гиляков; если б ему случилось приехать на Сев<ерный> Сахалин, то они долго бы его обнимали.
Семейно живут 41, причем 21 пара состоит в незаконном браке.
Женщин свободного состояния только 10, то
есть в 16 раз меньше, чем в Рыковском, и даже в 4 раза меньше, чем в такой щели, как Дуэ.
Этот Пищиков засек нагайкой свою жену, интеллигентную
женщину, беременную на девятом месяце, и истязание продолжалось шесть часов; сделал он это из ревности к добрачной жизни жены: во время последней войны она
была увлечена пленным турком.
Женщин очень мало;
есть селения, где нет ни одной
женщины.
Как сельскохозяйственная колония это селение стоит обоих северных округов, взятых вместе, а между тем из массы
женщин, приходящих на Сахалин за мужьями, свободных и не испорченных тюрьмой, то
есть наиболее ценных для колонии, здесь поселена только одна, да и та недавно заключена в тюрьму по подозрению в убийстве мужа.
Быть может, это следует приписать тому, что во время вековых скитаний народа львиная доля лишений, тяжкого труда и слез выпала
женщине.]
И без всяких статей и приказов, а по необходимости, потому что это полезно для колонии, вне тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах, живут все без исключения ссыльнокаторжные
женщины, многие испытуемые и даже бессрочные, если у них
есть семьи или если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
[По 10-й ревизии в русских губерниях (1857-60 гг.) в среднем на 100 мужчин
было 104,8
женщины.]
Есть же еще мужчины, ночующие в тюрьмах, и холостые солдаты, для которых «необходимым предметом для удовлетворения естественных потребностей», как выразился когда-то один из здешних начальников, служат всё те же ссыльные или прикосновенные к ссылке
женщины.
В Сибири
женщины среди каторжных и поселенцев составляют менее 10 %, а если обратиться к нерусской депортационной практике, то встретим там колонистов, уже почтенных фермеров, которые до такой степени не
были избалованы в этом отношении, что с восторгом встречали проституток, привозимых из метрополии, и платили судовщикам 100 фунтов табаку за каждую.
Как бы то ни
было,
женщин поступает в колонию меньше мужчин, и даже несмотря на ежегодно прибывающие партии
женщин свободного состояния, мужчины все-таки дают подавляющий перевес.
О каких-либо работах не могло
быть и речи, так как «только провинившиеся или не заслужившие мужской благосклонности» попадали на работу в кухне, остальные же служили «потребностям» и
пили мертвую, и в конце концов
женщины, по словам Власова,
были развращаемы до такой степени, что в состоянии какого-то ошеломления «продавали своих детей за штоф спирта».
В статейных списках мужчин не значилось ремесел, а
женщины были очень стары.
Разговор кончается.
Женщина приписывается к поселенцу такому-то, в селение такое-то — и гражданский брак совершен. Поселенец отправляется со своею сожительницей к себе домой и для финала, чтобы не ударить лицом в грязь, нанимает подводу, часто на последние деньги. Дома сожительница первым делом ставит самовар, и соседи, глядя на дым, с завистью толкуют, что у такого-то
есть уже баба.
Правда,
женщины иногда моют полы в канцеляриях, работают на огородах, шьют мешки, но постоянного и определенного, в смысле тяжких принудительных работ, ничего нет и, вероятно, никогда не
будет.
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою
женщиной, то он ответил мне весело: «Ничево-о, ваше высокоблагородие, по человечности!» В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за ней, и когда я стал уверять его, что для него же
было бы удобнее, если бы она лежала, в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
Я записал 697
женщин свободного состояния; каторжных
женщин, поселок и крестьянок
было 1041, — значит, свободные в колонии составляют 40 % всего наличного состава взрослых
женщин.
[В первые десять лет с начала морской перевозки, с 1879 по 1889 г., на пароходах Добровольного флота
было перевезено каторжных мужчин и
женщин 8430 и добровольно следовавших за ними членов их семейств 1146.]
Во Владимировке одна
женщина свободного состояния подозревается в убийстве мужа; если ее осудят в каторжные работы, то она начнет получать паек, — значит, попадет в лучшее положение, чем
была до суда.]
От постоянной проголоди, от взаимных попреков куском хлеба и от уверенности, что лучше не
будет, с течением времени душа черствеет,
женщина решает, что на Сахалине деликатными чувствами сыт не
будешь, и идет добывать пятаки и гривенники, как выразилась одна, «своим телом».
Кроме нужды и праздности, у свободной
женщины есть еще третий источник всяких бед — это муж.
По ст. 85, «
женщины, идущие по собственной воле, во всё время следования не должны
быть отделяемы от мужей и не подлежат строгости надзора».
То, что свободные
женщины и их дети содержатся в общих камерах, как в тюрьме, при отвратительной обстановке, вместе с тюремными картежниками, с их любовницами и с их свиньями, содержатся в Дуэ, то
есть в самом жутком и безнадежном месте острова, достаточно рисует колонизационную и сельскохозяйственную политику здешних властей.]
Плодовитость сахалинских
женщин и невысокая детская смертность, как увидит ниже читатель, скоро поднимут процент детей еще выше,
быть может, даже до русской нормы.
Женщины в колонии все заняты, следовательно, другую половину, то
есть около трех тысяч душ, живущих одиноко, составляют одни мужчины.
[Хотя ниоткуда не видно, чтобы упрочение колонии в первое время зависело главным образом от развития в ней семейного начала; мы знаем, что благосостояние Виргинии
было упрочено раньше, чем туда стали привозить
женщин.]
Из казенных ведомостей, например за 1887 г., видно, что в Александровском округе
было каторжных
женщин 211.
В Корсаковском округе ни одна из каторжных
женщин не жила с мужем; 115 состояли в незаконном браке; из 21 поселок только четыре
были замужем.]
«Устав о ссыльных» разрешает ссыльнокаторжным обоего пола браки только через 1–3 года по поступлении в разряд исправляющихся; очевидно,
женщина, поступившая в колонию, но находящаяся еще в разряде испытуемых, может
быть только сожительницей, а не женой.
Говорят, что на Сахалине самый климат располагает
женщин к беременности; рожают старухи и даже такие, которые в России
были бесплодны и не надеялись уже иметь когда-либо детей.
Одна роженица во Владимировке, пожилая
женщина, имеющая уже взрослую дочь, наслышавшись разговоров о двойнях, ожидала, что у нее тоже родятся двое, и
была огорчена, когда родился только один.
Быть может, на сильную рождаемость следует смотреть, как на средство, какое природа дает населению для борьбы с вредными, разрушительными влияниями и прежде всего с такими врагами естественного порядка, как малочисленность населения и недостаток
женщин.
Невысокий процент детей старших возрастов среди сахалинских уроженцев объясняется и детскою смертностью и тем, что в прошлые годы
было на острове меньше
женщин и потому меньше рождалось детей, но больше всего виновата тут эмиграция.
Мне однажды пришлось записывать двух
женщин свободного состояния, прибывших добровольно за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я
был в избе, всё время роптала на судьбу, смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной за то, что пошла на Сахалин, судорожно сжимала кулаки, и всё это в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто говорят, детная, имеющая несколько душ детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно
быть ужасно.
Было много
женщин, каторжных и свободных, с нетерпением поглядывавших на двери.
Когда священник возлагал на головы жениха и невесты венцы и просил бога, чтобы он венчал их славою и честью, то лица присутствовавших
женщин выражали умиление и радость, и, казалось,
было забыто, что действие происходит в тюремной церкви, на каторге, далеко-далеко от родины.
Мне и моему спутнику делать
было нечего, и мы пошли на кладбище вперед, не дожидаясь, пока отпоют. Кладбище в версте от церкви, за слободкой, у самого моря, на высокой крутой горе. Когда мы поднимались на гору, похоронная процессия уже догоняла нас: очевидно, на отпевание потребовалось всего 2–3 минуты. Сверху нам
было видно, как вздрагивал на носилках гроб, и мальчик, которого вела
женщина, отставал, оттягивая ей руку.