При тусклом
свете огарка и красной лампадки картины представляли из себя одну сплошную полосу, покрытую черными кляксами; когда же изразцовая печка, желая петь в один голос с погодой, с воем вдыхала в себя воздух, а поленья, точно очнувшись, вспыхивали ярким пламенем и сердито ворчали, тогда на бревенчатых стенах начинали прыгать румяные пятна, и можно было видеть, как над головой спавшего мужчины вырастали то старец Серафим, то шах Наср-Эддин, то жирный коричневый младенец, таращивший глаза и шептавший что-то на ухо девице с необыкновенно тупым и равнодушным лицом…
Молодой человек смотрел теперь на труд мыслителя с особенной точки зрения; он хотел представить себе, что может почерпнуть из него человек, незнакомый со специальной историей человеческой мысли, и он метался беспокойно, боясь, не дал ли он просившему камень вместо хлеба. Эта работа внимания и воображения утомила Семенова. Голова его отяжелела, тусклый
свет огарка стал расплываться в глазах, темная фигура маячила точно в тумане.
Калитка — скрып… Двор темен. По доскам // Идти неловко… Вот, насилу, сени // И лестница; но снегом по местам // Занесена. Дрожащие ступени // Грозят мгновенно изменить ногам. // Взошли. Толкнули дверь — и
свет огарка // Ударил в очи. Толстая кухарка, // Прищурясь, заграждает путь гостям // И вопрошает: «Что угодно вам?» // И, услыхав ответ красноречивый, // Захлопнув дверь, бранится неучтиво…
Неточные совпадения
С наступлением вечера помещичья семья скучивалась в комнате потеплее; ставили на стол сальный
огарок, присаживались поближе к
свету, вели немудреные разговоры, рукодельничали, ужинали и расходились не поздно.
В нашем доме их тоже было не меньше тридцати штук. Все они занимались разного рода шитьем и плетеньем, покуда светло, а с наступлением сумерек их загоняли в небольшую девичью, где они пряли, при
свете сального
огарка, часов до одиннадцати ночи. Тут же они обедали, ужинали и спали на полу, вповалку, на войлоках.
В девичьей, освещенной едва мерцающим
светом сального
огарка, сидел на ларе мужчина в дубленом полушубке.
Мы пролезли в пролом, спустились на четыре ступеньки вниз, на каменный пол; здесь подземный мрак еще боролся со
светом из проломанного потолка в другом конце подземелья. Дышалось тяжело… Проводник мой вынул из кармана
огарок свечи и зажег… Своды… кольца… крючья…
Раз в неделю мы вваливались под вечер в темные гулкие коридоры, казавшиеся таинственными и незнакомыми при сомнительном
свете сального
огарка, который нес впереди Андриевский, и поднимались по лестницам, обмениваясь с добродушным словесником шутками и остротами.