— Совестно! Боже, как совестно! Не могу, гордец, чтоб люди мою бедность видели! Когда вы меня посетили, то ведь чаю вовсе не было, Павел Михайлович! Ни соринки его не было, а ведь открыться перед вами
гордость помешала! Стыжусь своей одежды, вот этих латок… риз своих стыжусь, голода… А прилична ли гордость священнику?
Она и сама звала его за этим, в чем вполовину утром созналась, и если не созналась вполне, то, конечно, от свойственной ей осторожности, — и может быть, еще остаток
гордости мешал ей признать себя побежденной.
Дон Жуан, // Не оскорбляй меня таким сомненьем. // Когда б я не уверена была // В себе самой, когда б я колебалась, // Я бы твоей любви не приняла, // Мне собственная
гордость помешала б // Собой располагать. Нет, я твоя! // С сознанием твоя и без раздела!
Она хотела прибавить: «Приезжай, я хочу забыть все, что произошло, я тебе докажу свою невиновность, и мы еще будем счастливы», — но проснувшаяся снова в ее сердце
гордость помешала ей написать эти строки.
Неточные совпадения
Средство или ключ к ее горю, если и есть — в руках самой Веры, но она никому не вверяет его, и едва теперь только, когда силы изменяют, она обронит намек, слово, и опять в испуге отнимет и спрячется. Очевидно — она не в силах одна рассечь своего гордиева узла, а
гордость или привычка жить своими силами — хоть погибать, да жить ими —
мешает ей высказаться!
Она призналась, что сама давно желала спросить дружеского совета, что
мешала только
гордость, но что теперь, когда лед разбит, ничего и не могло быть лучше.
Она заговорила нетерпеливо и усиленно сурово; в первый раз она заговорила об этом «вечере». Для нее тоже мысль о гостях была почти нестерпима; все это заметили. Может быть, ей и ужасно хотелось бы поссориться за это с родителями, но
гордость и стыдливость
помешали заговорить. Князь тотчас же понял, что и она за него боится (и не хочет признаться, что боится), и вдруг сам испугался.
Мне не нравится читать вслух, это
мешает мне понимать читаемое; но мои хозяева слушают внимательно, с некоторою как бы благоговейною жадностью, ахают, изумляясь злодейству героев, и с
гордостью говорят друг другу:
Кстати, Пепко начал пропадать в «Розе» и часто возвращался под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не
мешал. У него была удивительная черта: музыку он писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в мире звуков получать просветление и очищение. Стихи Пепки аранжировались иногда очень удачно, и немец говорил с
гордостью, ударяя себя кулаком в грудь: