Неточные совпадения
Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет
тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую… (Вытирает ему платком
слезы.) Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь… (Сквозь
слезы.) Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнем… (Обнимает его.) Мы отдохнем!
Нянька была единственным человеком, который пролил
тихие слезы над гробом усопшей. После похорон, за обедом, Иван Акимович Самгин сказал краткую и благодарную речь о людях, которые умеют жить, не мешая ближним своим. Аким Васильевич Самгин, подумав, произнес:
Приезжая дама помещица, взирая на всю сцену разговора с простонародьем и благословения его, проливала
тихие слезы и утирала их платочком. Это была чувствительная светская дама и с наклонностями во многом искренно добрыми. Когда старец подошел наконец и к ней, она встретила его восторженно:
Милая моя сестрица, держась за другую мою руку и сама обливаясь
тихими слезами, говорила: «Не плачь, братец, не плачь».
Неточные совпадения
Она с
тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких полях и зеленых холмах. Не бегала у ней дрожь по плечам, не горел взгляд гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с полей и холмов на того, кто подал ей руку, она почувствовала, что по щеке у ней медленно тянется
слеза…
Как вдруг глубоко окунулась она в треволнения жизни и как познала ее счастливые и несчастные дни! Но она любила эту жизнь: несмотря на всю горечь своих
слез и забот, она не променяла бы ее на прежнее,
тихое теченье, когда она не знала Обломова, когда с достоинством господствовала среди наполненных, трещавших и шипевших кастрюль, сковород и горшков, повелевала Акулиной, дворником.
Мало-помалу испуг пропадал в лице Обломова, уступая место мирной задумчивости, он еще не поднимал глаз, но задумчивость его через минуту была уж полна
тихой и глубокой радости, и когда он медленно взглянул на Штольца, во взгляде его уж было умиление и
слезы.
Он, с биением сердца и трепетом чистых
слез, подслушивал, среди грязи и шума страстей, подземную
тихую работу в своем человеческом существе, какого-то таинственного духа, затихавшего иногда в треске и дыме нечистого огня, но не умиравшего и просыпавшегося опять, зовущего его, сначала тихо, потом громче и громче, к трудной и нескончаемой работе над собой, над своей собственной статуей, над идеалом человека.
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось,
слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч,
тихое пение, расплывшееся от
слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»