Неточные совпадения
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «
искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое
искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию основного
понятия о прекрасном.
Здесь-то, кажется, сильнее всего выказывается важность основных
понятий, анализ которых занял так много страниц в этом очерке: отступление от господствующего взгляда на сущность того, что служит главнейшим содержанием
искусства, необходимо ведет к изменению
понятий и о самой сущности
искусства.
(Мы будем говорить только о прекрасном потому, что было бы утомительно повторять три раза одно и то же: все, что говорится в господствующей ныне эстетике о прекрасном, совершенно прилагается в ней к его видоизменениям; точно так же наша критика господствующих
понятий о различных формах прекрасного и наши собственные
понятия об отношении прекрасного в
искусстве к прекрасному в действительности вполне прилагаются и ко всем остальным элементам, входящим в содержание
искусства, а в числе их к возвышенному и комическому.)
Румор в предисловии к своим «Итальянским исследованиям» чрезвычайно перепутал все относящиеся сюда
понятия: он хочет обличить ложность фальшивого идеализма в
искусстве, стремящегося улучшать природу в ее чистых и постоянных формах; он справедливо говорит против подобного идеализма, что
искусство не может переделывать неизменных форм природы, которые даются ему природою необходимо и неизменно.
По господствующим эстетическим
понятиям, «
искусство имеет своим источником стремление человека освободить прекрасное от недостатков (нами рассмотренных), мешающих прекрасному на степени своего реального существования в действительности быть вполне удовлетворительным для человека.
Но, выигрывая преднамеренностью с одной стороны,
искусство проигрывает тем же самым — с другой; дело в том, что художник, задумывая прекрасное, очень часто задумывает вовсе не прекрасное: мало хотеть прекрасного, надобно уметь постигать его в его истинной красоте, — а как часто художники заблуждаются в своих
понятиях о красоте! как часто обманывает их даже художнический инстинкт, не только рефлексивные
понятия, большею частью односторонние!
По нашему
понятию о сущности
искусства, стремление к произведению прекрасного в смысле грациозного, изящного, красивого не есть еще
искусство; для
искусства, как увидим, нужно более; потому произведений архитектуры ни в каком случае мы не решимся назвать произведениями
искусства.
Природа и жизнь выше
искусства; но
искусство старается угодить нашим наклонностям, а действительность не может быть подчинена стремлению нашему видеть все в том цвете и в том порядке, какой нравится нам или соответствует нашим
понятиям, часто односторонним.
Чтобы за существенное различие нашего воззрения на
искусство от
понятий, которые имела о нем теория подражания природе, ручались не наши только собственные слова, приведем здесь критику этой теории, заимствованную из лучшего курса господствующей ныне эстетической системы.
Критика эта, с одной стороны, покажет различие опровергаемых ею
понятий от нашего воззрения, с другой стороны, обнаружит, чего недостает в нашем первом определении
искусства, как деятельности воспроизводящей, и таким образом послужит переходом к точнейшему развитию
понятий об
искусстве.
Такое повторение должно быть признано излишним, так как природа и жизнь уже представляют нам то, что по этому
понятию должно представить
искусство.
Итак, справедливо, что фраза: «
искусство есть воспроизведение действительности», должна быть дополнена для того, чтобы быть всесторонним определением; не исчерпывая в этом виде все содержание определяемого
понятия, определение, однако, верно, и возражения против него пока могут быть основаны только на затаенном требовании, чтобы
искусство являлось по своему определению выше, совершеннее действительности; объективную неосновательность этого предположения мы старались доказать и потом обнаружили его субъективные основания.
Едва ли надобно вдаваться в более подробные доказательства принимаемого нами
понятия о содержании
искусства; потому что если в эстетике предлагается обыкновенно другое, более тесное определение содержания, то взгляд, нами принимаемый, господствует на самом деле, т. е. в самих художниках и поэтах, постоянно высказывается в литературе и в жизни.
Но мы уже заметили, что в этой фразе важно слово «образ», — оно говорит о том, что
искусство выражает идею не отвлеченными
понятиями, а живым индивидуальным фактом; говоря: «
искусство есть воспроизведение природы в жизни», мы говорим то же самое: в природе и жизни нет ничего отвлеченно существующего; в «их все конкретно; воспроизведение должно по мере возможности сохранять сущность воспроизводимого; потому создание
искусства должно стремиться к тому, чтобы в нем было как можно менее отвлеченного, чтобы в нем все было, по мере возможности, выражено конкретно, в живых картинах, в индивидуальных образах.
Любовь кстати и некстати — первый вред, проистекающий для
искусства из
понятия, что «содержание
искусства — прекрасное»; второй, тесно с мим соединенный, — искусственность.
Как видим, круг деятельности творческих сил поэта очень мало стесняется нашими
понятиями о сущности
искусства.
После такого решения надобно было исследовать
понятия возвышенного и трагического, которые, по обыкновенному определению прекрасного, подходят под него, как моменты, и надобно было признать, что возвышенное и прекрасное — не подчиненные друг другу предметы
искусства.
6) Трагическое не имеет существенной связи с идеею судьбы или необходимости. В действительной жизни трагическое большею частью случайно, не вытекает из сущности предшествующих моментов. Форма необходимости, в которую облекается оно
искусством, — следствие обыкновенного принципа произведений
искусства: «развязка должна вытекать из завязки», или неуместное подчинение поэта
понятиям о судьбе.
Неточные совпадения
— Это придет, — утешал его Голенищев, в
понятии которого Вронский имел и талант и, главное, образование, дающее возвышенный взгляд на
искусство. Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось еще и тем, что ему нужно было сочувствие и похвалы Вронского его статьям и мыслям, и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.
Голенищев не пропускал случая внушать Михайлову настоящие
понятия об
искусстве.
Венецианские граждане (если только слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное
понятие об
искусстве жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
— Посмотрите, так и поймете, что и
искусство может служить не для одного
искусства, — наставительно проговорила Бертольди. — Голодные дети и зеленая жена в лохмотьях повернут ваши
понятия о семейном быте. Глядя на них, поймете, что семья есть безобразнейшая форма того, что дураки называют цивилизациею.
— А что, пожалуй, что это и верно! — произнес в ответ ей Белавин. — Я сам вот теперь себя поверяю! Действительно, это так; а между тем мы занимаем не мили, а сотни градусов, и чтоб иметь только
понятие о зодчестве, надобно ехать в Петербург — это невозможно!.. Страна чересчур уж малообильная изящными
искусствами… Слишком уж!..