Неточные совпадения
Она отпечатывается в выражении
лица, всего яснее в глазах — потому выражение
лица, о котором так мало говорится в народных песнях, получает огромное значение в понятиях о красоте, господствующих между образованными
людьми; и часто бывает, что
человек кажется нам прекрасен только потому, что у него прекрасные, выразительные глаза.
Но гораздо чаще
лицо «некрасиво» не по выражению, а по самым чертам: черты
лица некрасивы бывают в том случае, когда лицевые кости дурно организованы, когда хрящи и мускулы в своем развитии более или менее носят отпечаток уродливости, т. е. когда первое развитие
человека совершалось в неблагоприятных обстоятельствах.
Конечно, при созерцании возвышенного предмета могут пробуждаться в нас различного рода мысли, усиливающие впечатление, им на нас производимое; но возбуждаются они или нет, — дело случая, независимо от которого предмет остается возвышенным: мысли и воспоминания, усиливающие ощущение, рождаются при всяком ощущении, но они уже следствие, а не причина первоначального ощущения, и если, задумавшись над подвигом Муция Сцеволы, я дохожу до мысли: «да, безгранична сила патриотизма», то мысль эта только следствие впечатления, произведенного на меня независимо от нее самым поступком Муция Сцеволы, а не причина этого впечатления; точно так же мысль: «нет ничего на земле прекраснее
человека», которая может пробудиться во мне, когда я задумаюсь, глядя на изображение прекрасного
лица, не причина того, что я восхищаюсь им, как прекрасным, а следствие того, что оно уже прежде нее, независимо от нее кажется мне прекрасно.
Она говорит: «свободное действие
человека возмущает естественный ход природы; природа и ее законы восстают против оскорбителя своих прав; следствием этого бывают страдание и погибель действующего
лица, если действие было так могущественно, что вызванное им противодействие было серьезно: потому все великое подлежит трагической участи».
В одно время личность бывает исполнена сознанием своей нравственной цели, является так, как есть, прекрасною в глубочайшем смысле слова; но в другое время
человек занят бывает чем-нибудь имеющим только посредственную связь с целью жизни его, и при этом истинное содержание характера не проявляется в выражении
лица; иногда
человек бывает занят делом, возлагаемым на него только житейскою или жизненною необходимостью, и при этом всякое высшее выражение погребено под равнодушием или скукою, неохотою.
Людей прекрасных
лицом нисколько не меньше, «ежели
людей добрых, умных и т. д.
«Иногда физиогиомия выражает всю полноту жизни, иногда она не выражает ничего», — нет; справедливо то, что иногда физиогномия бывает чрезвычайно выразительна, иногда она гораздо менее выразительна; но чрезвычайно редки минуты, когда физиогномия
человека, светящаяся умом или добротою, бывает лишена выражения: умное
лицо и во время сна сохраняет выражение ума, доброе
лицо сохраняет и во сне выражение доброты, а беглое разнообразие выражения в
лице выразительном придает ему новую красоту.
Нет
человека, одаренного эстетическим чувством, которому бы не встречались в действительности тысячи
лиц, явлений и предметов, казавшихся ему безукоризненно прекрасными.
Произведения поэзии живее, нежели произведения живописи, архитектуры и ваяния; но и они пресыщают нас довольно скоро: конечно, не найдется
человека, который был бы в состоянии перечитать роман пять раз сряду; между тем жизнь, живые
лица и действительные события увлекательны своим разнообразием.
Мы должны сказать, что в Петербурге нет, ни одной статуи, которая по красоте очертаний
лица не была бы гораздо ниже бесчисленного множества живых
людей, и что надобно только пройти по какой-нибудь многолюдной улице, чтобы встретить нескольких таких
лиц.
Точно так же я могу представить себе
человека выше ростом, толще и т. д., нежели те
люди, которых я видел; но
лица прекраснее тех
лиц, которые случалось мне видеть в действительности, я не могу себе вообразить.
Что касается до очертаний отдельной человеческой фигуры, надобно сказать, что живопись уступает в этом отношении не только природе, но и скульптуре: она не может очерчивать так полно и определенно; зато, распоряжаясь красками, она изображает
человека гораздо ближе к живой природе и может придавать его
лицу гораздо более выразительности, нежели скульптура.
Против этого можно сказать: правда, что первообразом для поэтического
лица очень часто служит действительное
лицо; но поэт «возводит его к общему значению» — возводить обыкновенно незачем, потому что и оригинал уже имеет общее значение в своей индивидуальности; надобно только — и в этом состоит одно из качеств поэтического гения — уметь понимать сущность характера в действительном
человеке, смотреть на него проницательными глазами; кроме того, надобно понимать или чувствовать, как стал бы действовать и говорить этот
человек в тех обстоятельствах, среди которых он будет поставлен поэтом, — другая сторона поэтического гения; в-третьих, надобно уметь изобразить его, уметь передать его таким, каким понимает его поэт, — едва ли не самая характеристическая черта поэтического гения.
Вообще, чем более нам известно о характере поэта, о его жизни, о
лицах, с которыми он сталкивался, тем более видим у него портретов с живых
людей.
Не говорим пока о том, что следствием подобного обыкновения бывает идеализация в хорошую и дурную сторону, или просто говоря, преувеличение; потому что мы не говорили еще о значении искусства, и рано еще решать, недостаток или достоинство эта идеализация; скажем только, что вследствие постоянного приспособления характера
людей к значению событий является в поэзии монотонность, однообразны делаются
лица и даже самые события; потому что от разности в характерах действующих
лиц и самые происшествия, существенно сходные, приобретали бы различный оттенок, как это бывает в жизни, вечно разнообразной, вечно новой, между тем как в поэтических произведениях очень часто приходится читать повторения.
Чтобы доказать, как высоко ценится трудность исполнения и как много теряет в глазах
человека то, что делается само собою, без всяких усилий с нашей стороны, укажем «а дагерротипные портреты; в числе их найдется очень много не только верных, но и передающих в совершенстве выражение
лица, — ценим ли мы их?
Дайте мне законченный портрет
человека — он не напомнит мне ни одного из моих знакомых, и я холодно отвернусь, сказав: «недурно», но покажите мне в благоприятную минуту едва набросанный, неопределенный абрис, в котором ни один
человек не узнает себя положительным образом, — и этот жалкий, слабый абрис напомнит мне черты кого-нибудь милого мне; и, холодно смотря на живое
лицо, полное красоты и выразительности, я в упоении буду смотреть на ничтожный эскиз, говорящий мне обо мне самом.
Портрет снимается с
человека, который нам дорог и мил, не для того, чтобы сгладить недостатки его
лица (что нам за дело до этих недостатков? они для нас незаметны или милы), но для того, чтобы доставить нам возможность любоваться на это
лицо даже и тогда, когда на самом деле оно не перед нашими глазами; такова же цель и значение произведений искусства: они не поправляют действительности, не украшают ее, а воспроизводят, служат ей суррогатом.
Монологи и разговоры в современных романах немногим ниже монологов классической трагедии: «в художественном произведении все должно быть облечено красотою» — и нам даются такие глубоко обдуманные планы действования, каких почти никогда не составляют
люди в настоящей жизни; а если выводимое
лицо сделает как-нибудь инстинктивный, необдуманный шаг, автор считает необходимым оправдывать его из сущности характера этого
лица, а критики остаются недовольны тем, что «действие не мотивировано» — как будто бы оно мотивируется всегда индивидуальным характером, а не обстоятельствами и общими качествами человеческого сердца.