Неточные совпадения
Ощущение, производимое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая на ту, какою наполняет нас присутствие милого для нас существа (Я говорю о том, что прекрасно по своей сущности, а не по тому только, что прекрасно изображено искусством; о прекрасных предметах и явлениях, а не о прекрасном
их изображении в произведениях искусства: художественное произведение, пробуждая эстетическое наслаждение своими художественными
достоинствами, может возбуждать тоску, даже отвращение сущностью изображаемого.).
Первая форма
его та, когда субъект является не фактически, а только в возможности виновным и когда поэтому сила,
его губящая, является слепою силою природы, которая на отдельном субъекте, более отличающемся внешним блеском богатства и т. п., нежели внутренними
достоинствами, показывает пример, что индивидуальное должно погибнуть потому, что
оно индивидуальное.
За одно какое-нибудь
достоинство мы прощаем произведению искусства сотни недостатков; даже не замечаем
их, если только
они не слишком безобразны.
Но, может быть, не излишне сказать, что и преднамеренные стремления художника (особенно поэта) не всегда дают право сказать, чтобы забота о прекрасном была истинным источником
его художественных произведений; правда, поэт всегда старается «сделать как можно лучше»; но это еще не значит, чтобы вся
его воля и соображения управлялись исключительно или даже преимущественно заботою о художественности или эстетическом
достоинстве произведения: как у природы есть много стремлений, находящихся между собою в борьбе и губящих или искажающих своею борьбою красоту, так и в художнике, в поэте есть много стремлений, которые своим влиянием на
его стремление к прекрасному искажают красоту
его произведения.
Мы не говорим об относительном
достоинстве произведений живописи, а сравниваем лучшие из
них с природою.
Спешим прибавить, что композитор может в самом деле проникнуться чувством, которое должно выражаться в
его произведении; тогда
он может написать нечто гораздо высшее не только по внешней красивости, но и по внутреннему
достоинству, нежели народная песня; но в таком случае
его произведение будет произведением искусства или «уменья» только с технической стороны, только в том смысле, в котором и все человеческие произведения, созданные при помощи глубокого изучения, соображений, заботы о том, чтобы «выело как возможно лучше», могут назваться произведениями искусства.; в сущности же произведение композитора, написанное под преобладающим влиянием непроизвольного чувства, будет создание природы (жизни) вообще, а не искусства.
Не вдаваясь в метафизические суждения о том, каковы на самом деле каузальные отношения между общим и частным (причем необходимо было бы прийти к заключению, что для человека общее только бледный и мертвый экстракт на индивидуального, что поэтому между
ними такое же отношение, как между словом и реальностью), скажем только, что на самом деле индивидуальные подробности вовсе не мешают общему значению предмета, а, напротив, оживляют и дополняют
его общее значение; что, во всяком случае, поэзия признает высокое превосходство индивидуального уж тем самым, что всеми силами стремится к живой индивидуальности своих образов; что с тем вместе никак не может она достичь индивидуальности, а успевает только несколько приблизиться к ней, и что степенью этого приближения определяется
достоинство поэтического образа.
Но общий очерк сюжета сам по себе еще не придает высокого поэтического
достоинства роману или повести — надобно уметь воспользоваться сюжетом; потому, оставляя без рассмотрения «самостоятельность» сюжета, обратим внимание на то, выше или ниже действительных событий «поэтичность» поэтических произведений со стороны сюжета, как
он представляется в
них вполне развитым.
Точно так же и с приговором эстетики о созданиях природы и искусства: малейший, истинный или мнимый, недостаток в произведении природы — и эстетика толкует об этом недостатке, шокируется
им, готова забывать о всех
достоинствах, о всех красотах: стоит ли ценить
их, в самом деле, когда
они явились без всякого усилия!
Красота действительности — ничто пред красотою искусства!» Но восторг пристрастен;
он дает больше, нежели может дать справедливость: мы ценим трудность — это прекрасно; но не должно забывать и существенного, внутреннего
достоинства, которое независимо от степени трудности; мы делаемся решительно несправедливыми, когда трудность исполнения предпочитаем
достоинству исполнения.
Мы говорили об источниках предпочтения произведений искусства явлениям природы и жизни относительно содержания и выполнения, но очень важно и впечатление, производимое на нас искусством или действительностью: степенью
его также измеряется
достоинство вещи.
Не соглашаясь, чтобы искусство стояло не только выше действительности, но и наравне с нею по внутреннему
достоинству содержания или исполнения, мы, конечно, не можем согласиться с господствующим ныне взглядом на то, из каких потребностей возникает
оно, в чем цель
его существования,
его назначение.
Действование человека всегда имеет цель, которая составляет сущность дела; по мере соответствия нашего дела с целью, которую мы хотели осуществить
им, ценится
достоинство самого дела; по мере совершенства выполнения оценивается всякое человеческое произведение.
Он применяется и к произведениям искусства: художник (сознательно или беосознательно, все равно) стремится воспроизвести пред нами известную сторону жизни; само собою разумеется, что
достоинство его произведения будет зависеть от того, как
он выполнил свое дело.
Предмет или событие в поэтическом произведении может быть удобопонятнее, нежели в самой действительности; но мы признаем за
ним только
достоинство живого и ясного указания на действительность, а не самостоятельное значение, которое могло бы соперничествовать с полнотою действительной жизни.
Первая задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, — объяснить ее; не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и
его произведение — только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк становится мыслителем, и
его творение приобретает чрез это научное
достоинство.
Неточные совпадения
Милон. А! теперь я вижу мою погибель. Соперник мой счастлив! Я не отрицаю в
нем всех
достоинств.
Он, может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб мог со мною сравниться в моей к тебе любви, чтоб…
Стародум. Детям? Оставлять богатство детям? В голове нет. Умны будут — без
него обойдутся; а глупому сыну не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги — не наличные
достоинства. Золотой болван — все болван.
Стародум. О! Когда же вы так ее любите, то должен я вас обрадовать. Я везу ее в Москву для того, чтоб сделать ее счастье. Мне представлен в женихи ее некто молодой человек больших
достоинств. За
него ее и выдам.
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо чувствую и
достоинство честного человека и
его должность.
Он приписывал это своему
достоинству, не зная того, что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем
его, неясном еще
ему самому предмете.