Неточные совпадения
— Очень много; правда, что многие из действительных событий неправдоподобны, основаны на слишком редких, исключительных положениях или сцеплениях обстоятельств и потому в настоящем своем виде имеют вид сказки или натянутой выдумки (из этого можно
видеть, что действительная жизнь часто бывает слишком драматична для драмы, слишком поэтична для
поэзии); но очень много есть событий, в которых, при всей их замечательности, нет ничего эксцентрического, невероятного, все сцепление происшествий, весь ход и развязка того, что в
поэзии называется интригою, просты, естественны.
Мы не менее других готовы смеяться над реторикою; но, признавая законными все потребности человеческого сердца, как скоро замечаем их всеобщность, мы признаем важность этих поэтических распространений, потому что всегда и везде
видим стремление к ним в
поэзии: в жизни всегда есть эти подробности, не нужные для сущности дела, но необходимые для сто действительного развития; должны они быть и в
поэзии.
Что содержание
поэзии не исчерпывается тремя известными элементами, внешним образом
видим из того, что ее произведения перестали вмещаться в рамки старых подразделений.
Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации Библии французским художником. Воркуев обвинял художника в реализме, доведенном до грубости. Левин сказал, что Французы довели условность в искусстве как никто и что поэтому они особенную заслугу видят в возвращении к реализму. В том, что они уже не лгут, они
видят поэзию.
Неточные совпадения
— Долли, постой, душенька. Я
видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая
поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
— Для кого-нибудь да берегу, — говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в
поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а все хотел
видеть идеал бытия и стремления человека в строгом понимании и отправлении жизни.
— Да говорите же что-нибудь, рассказывайте, где были, что
видели, помнили ли обо мне? А что страсть? все мучает — да? Что это у вас, точно язык отнялся? куда девались эти «волны
поэзии», этот «рай и геенна»? давайте мне рая! Я счастья хочу, «жизни»!
— Я не
вижу обыкновенно снов или забываю их, — сказала она, — а сегодня у меня был озноб: вот вам и
поэзия!
— Попробую, начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, — картина их виднее будет издалека. Даль оденет их в лучи
поэзии; я буду
видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..