Неточные совпадения
Все были согласны, что «дурак», — и вдруг все заговорили: на мосту — ловкая штука! это, чтобы, значит,
не мучиться долго, коли
не удастся хорошо выстрелить, — умно рассудил! от
всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, — да, на мосту… умно!
Я думаю, что
не буду нуждаться; но если буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на
всякий случай было готово несколько денег для меня; ведь ты знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я
не могу обойтись без этого.
— Да, ваша мать
не была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства
не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во
всяком случае, вам будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю, что это будет
не надолго. Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?
Марья Алексевна, конечно, уже
не претендовала на отказ Верочки от катанья, когда увидела, что Мишка — дурак вовсе
не такой дурак, а чуть было даже
не поддел ее. Верочка была оставлена в покое и на другое утро без
всякой помехи отправилась в Гостиный двор.
Кокетство, — я говорю про настоящее кокетство, а
не про глупые, бездарные подделки под него: они отвратительны, как
всякая плохая подделка под хорошую вещь, — кокетство — это ум и такт в применении к делам женщины с мужчиною.
Жюли стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность быть проданной, он
не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше
всякого другого для умной женщины с характером, вы будете госпожею в доме.
Я
не привыкла к богатству — мне самой оно
не нужно, — зачем же я стану искать его только потому, что другие думают, что оно
всякому приятно и, стало быть, должно быть приятно мне?
Всякий видит, что красивое лицо красиво, а до какой именно степени оно красиво, как это разберешь, пока ранг
не определен дипломом?
— «Когда я узнаю ee!» — я никогда
не узнаю ee! «одобрю твой выбор!» — я запрещаю тебе
всякую мысль об этом выборе! слышишь, запрещаю!
И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных делах, да как вы помешаете девятилетнему ребенку выболтать вам все, если
не запугаете его? на пятом слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь дети начинают без приступа, прямо с сущности дела; и в перемежку с другими объяснениями
всяких других семейных дел учитель слышал такие начала речей: «А у сестрицы жених-то богатый!
— Вот оно: «ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!» Я
не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее — она прямо высказывается, даже без
всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, — тотчас же слышишь что-нибудь такое: «Бедные мы существа, женщины!» или: «мужчина совсем
не то, что женщина», или даже и так, прямыми словами: «Ах, зачем я
не мужчина!».
— Нет, здесь, может быть, нельзя было б и говорить. И, во
всяком случае, маменька стала бы подозревать. Нет, лучше так, как я вздумала. У меня есть такой густой вуаль, что никто
не узнает.
— Я очень рад теперь за m-lle Розальскую. Ее домашняя жизнь была так тяжела, что она чувствовала бы себя очень счастливою во
всяком сносном семействе. Но я
не мечтал, чтобы нашлась для нее такая действительно хорошая жизнь, какую она будет иметь у вас.
— Просто,
не вино даже, можно сказать, а сироп. — Он вынул красненькую бумажку. — Кажется, будет довольно? — он повел глазами по записке — на
всякий случай, дам еще 5 рублей.
— Так, так, Верочка.
Всякий пусть охраняет свою независимость всеми силами, от
всякого, как бы ни любил его, как бы ни верил ему. Удастся тебе то, что ты говоришь, или нет,
не знаю, но это почти все равно: кто решился на это, тот уже почти оградил себя: он уже чувствует, что может обойтись сам собою, отказаться от чужой опоры, если нужно, и этого чувства уже почти довольно. А ведь какие мы смешные люди, Верочка! ты говоришь: «
не хочу жить на твой счет», а я тебя хвалю за это. Кто же так говорит, Верочка?
В Медицинской академии есть много людей
всяких сортов, есть, между прочим, и семинаристы: они имеют знакомства в Духовной академии, — через них были в ней знакомства и у Лопухова. Один из знакомых ему студентов Духовной академии, —
не близкий, но хороший знакомый, — кончил курс год тому назад и был священником в каком-то здании с бесконечными коридорами на Васильевском острове. Вот к нему-то и отправился Лопухов, и по экстренности случая и позднему времени, даже на извозчике.
За обедом Марья Алексевна, действительно, уже
не ругалась, а только рычала и уже без
всяких наступательных намерений, а так только, для собственного употребления; потом лечь
не легла, но села и сидела одна, и молчала, и ворчала, потом и ворчать перестала, а все молчала, наконец, крикнула...
Но это были точно такие же мечты, как у хозяйки мысль развести Павла Константиныча с женою; такие проекты, как
всякая поэзия, служат, собственно,
не для практики, а для отрады сердцу, ложась основанием для бесконечных размышлений наедине и для иных изъяснений в беседах будущности, что, дескать, я вот что могла (или, смотря по полу лица: мог) сделать и хотела (хотел), да по своей доброте пожалела (пожалел).
Реальная сторона ее ума и души имела направление
не столь возвышенное и более практическое — разница, неизбежная по слабости
всякого человеческого существа.
Лопухов возвратился с Павлом Константинычем, сели; Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет то, что начнет, а ее речь будет впереди, и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она пробовала перебивать его, и благополучно довел до конца свою речь, которая состояла в том, что развенчать их нельзя, потому дело со (Сторешниковым — дело пропащее, как вы сами знаете, стало быть, и утруждать себя вам будет напрасно, а впрочем, как хотите: коли лишние деньги есть, то даже советую попробовать; да что, и огорчаться-то
не из чего, потому что ведь Верочка никогда
не хотела идти за Сторешникова, стало быть, это дело всегда было несбыточное, как вы и сами видели, Марья Алексевна, а девушку, во
всяком случае, надобно отдавать замуж, а это дело вообще убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба, сама по себе, много денег стоит, а главное, приданое; стало быть, еще надобно вам, Марья Алексевна и Павел Константиныч, благодарить дочь, что она вышла замуж без
всяких убытков для вас!
Вера Павловна
не сказала своим трем первым швеям ровно ничего, кроме того, что даст им плату несколько, немного побольше той, какую швеи получают в магазинах; дело
не представляло ничего особенного; швеи видели, что Вера Павловна женщина
не пустая,
не легкомысленная, потому без
всяких недоумений приняли ее предложение работать у ней:
не над чем было недоумевать, что небогатая дама хочет завести швейную.
Явилась некоторая зависть со стороны нескольких магазинов и швейных, но это
не произвело никакого влияния, кроме того, что, для устранения
всяких придирок, Вере Павловне очень скоро понадобилось получить право иметь на мастерской вывеску.
Около года Вера Павловна большую часть дня проводила в мастерской и работала действительно
не меньше
всякой другой по количеству времени.
Это и была последняя перемена в распределении прибыли, сделанная уже в половине третьего года, когда мастерская поняла, что получение прибыли —
не вознаграждение за искусство той или другой личности, а результат общего характера мастерской, — результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы для всех, участвующих в работе, каковы бы ни были личные особенности; что от этого характера мастерской зависит все участие работающих в прибыли; а характер мастерской, ее дух, порядок составляется единодушием всех, а для единодушия одинаково важна
всякая участница: молчаливое согласие самой застенчивой или наименее даровитой
не менее полезно для сохранения развития порядка, полезного для всех, для успеха всего дела, чем деятельная хлопотливость самой бойкой или даровитой.
Да и вообще она всячески избегала
всякого вида влияния, старалась выводить вперед других и успевала в этом, так что многие из дам, приезжавших в мастерскую для заказов,
не различали ее от двух других закройщиц.
А Вера Павловна чувствовала едва ли
не самую приятную из всех своих радостей от мастерской, когда объясняла кому-нибудь, что весь этот порядок устроен и держится самими девушками; этими объяснениями она старалась убедить саму себя в том, что ей хотелось думать: что мастерская могла бы идти без нее, что могут явиться совершенно самостоятельно другие такие же мастерские и даже почему же нет? вот было бы хорошо! — это было бы лучше всего! — даже без
всякого руководства со стороны кого-нибудь
не из разряда швей, а исключительно мыслью и уменьем самих швей: это была самая любимая мечта Веры Павловны.
Взяли с собою четыре больших самовара, целые груды
всяких булочных изделий, громадные запасы холодной телятины и тому подобного: народ молодой, движенья будет много, да еще на воздухе, — на аппетит можно рассчитывать; было и с полдюжины бутылок вина: на 50 человек, в том числе более 10 молодых людей, кажется,
не много.
Кирсанову пришлось долго толковать с Верою Павловною, успокоивать ее. Наконец, она поверила вполне, что ее
не обманывают, что, по всей вероятности, болезнь
не только
не опасна, но и
не тяжела; но ведь только «по всей вероятности», а мало ли что бывает против
всякой вероятности?
Долго он урезонивал Веру Павловну, но без
всякого толку. «Никак» и «ни за что», и «я сама рада бы, да
не могу», т. е. спать по ночам и оставлять мужа без караула. Наконец, она сказала: — «да ведь все, что вы мне говорите, он мне уже говорил, и много раз, ведь вы знаете. Конечно, я скорее бы послушалась его, чем вас, — значит,
не могу».
В самом деле, Вера Павловна, как дошла до своей кровати, так и повалилась и заснула. Три бессонные ночи сами по себе
не были бы важны. И тревога сама
не была бы важна. Но тревога вместе с бессонными ночами, да без
всякого отдыха днем, точно была опасна; еще двое — трое суток без сна, она бы сделалась больна посерьезнее мужа.
Чувство, несогласное с ее нынешними отношениями, уже, вероятно, — да чего тут, вероятно, проще говоря: без
всякого сомнения, — возникло в ней, только она еще
не замечает его.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем
не изменит ему, что во всех испытаниях,
всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти
не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Давай, и я стану также теоретизировать, тоже совершенно попусту, я предложу тебе вопрос, нисколько
не относящийся ни к чему, кроме разъяснения отвлеченной истины, без
всякого применения к кому бы то ни было.
— Я на твоем месте, Александр, говорил бы то же, что ты; я, как ты, говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом вопросе; я знаю, что он никого из нас
не касается, мы говорим только, как ученые, о любопытных сторонах общих научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о
всяком деле с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только в этом смысле говорю, что на твоем месте стал бы говорить точно так же, как ты.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты
не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему
всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов
не поддержал мнения Веры Павловны,
не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я
не возьму тебе билета», почему это?
Услуги его могли бы пригодиться, пожалуй, хоть сейчас же: помогать Вере Павловне в разборке вещей.
Всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но он
не вызвался и
не был приглашен; Вера Павловна только пожала ему руку и с искренним чувством сказала, что очень благодарна ему за внимательность.
Что надобно было бы сделать с другим человеком за такие слова? вызвать на дуэль? но он говорит таким тоном, без
всякого личного чувства, будто историк, судящий холодно
не для обиды, а для истины, и сам был так странен, что смешно было бы обижаться, и я только мог засмеяться: — «Да ведь это одно и то же», — сказал я.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же
не останется времени — так и быть, потому что это
не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во
всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России,
не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— Нет. Именно я потому и выбран, что
всякий другой на моем месте отдал бы. Она
не может остаться в ваших руках, потому что, по чрезвычайной важности ее содержания, характер которого мы определили, она
не должна остаться ни в чьих руках. А вы захотели бы сохранить ее, если б я отдал ее. Потому, чтобы
не быть принуждену отнимать ее у вас силою, я вам
не отдам ее, а только покажу. Но я покажу ее только тогда, когда вы сядете, сложите на колена ваши руки и дадите слово
не поднимать их.
— Я предвидел это, и потому, как вы заметили бы, если бы могли замечать,
не отпускал своей руки от записки. Точно так же я буду продолжать держать этот лист за угол все время, пока он будет лежать на столе. Потому
всякие ваши попытки схватить его будут напрасны.
Дело решено, кем? вами и ею; решено без
всякой справки, согласны ли те пятьдесят человек на такую перемену,
не хотят ли они чего-нибудь другого,
не находят ли они чего-нибудь лучшего.
Если бы вы и он, оба, или хоть один из вас, были люди
не развитые,
не деликатные или дурные, оно развилось бы в обыкновенную свою форму — вражда между мужем и женою, вы бы грызлись между собою, если бы оба были дурны, или один из вас грыз бы другого, а другой был бы сгрызаем, — во
всяком случае, была бы семейная каторга, которою мы и любуемся в большей части супружеств; она, конечно,
не помешала бы развиться и любви к другому, но главная штука была бы в ней, в каторге, в грызении друг друга.
Пусть он
не знал, что это должно неизбежно возникнуть из сущности данных отношений между вашим и его характером, он все-таки должен был на
всякий случай приготовить вас к чему-нибудь подобному, просто как к делу случайности, которой нельзя желать, которой незачем ждать, но которая все-таки может представиться: ведь за будущее никак нельзя ручаться, какие случайности может привести оно.
То, что он
не предвидел этого, произошло от пренебрежения, которое обидно для вас, но само по себе вещь безразличная, ни дурная, ни хорошая; то, что он
не подготовил вас на
всякий случай, произошло из побуждения положительно дурного.
— Вероятно,
не совсем в этом, или говорили слова, да
не верили друг другу, слыша друг от друга эти слова, а
не верили конечно потому, что беспрестанно слышали по
всяким другим предметам, а, может быть, и по этому самому предмету слова в другом духе; иначе как же вы мучились бог знает сколько времени? и из — за чего?
Видишь ли, государь мой, проницательный читатель, какие хитрецы благородные-то люди, и как играет в них эгоизм-то:
не так, как в тебе, государь мой, потому что удовольствие-то находят они
не в том, в чем ты, государь мой; они, видишь ли, высшее свое наслаждение находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них, как о благородных людях, и для этого, государь мой, они хлопочут и придумывают
всякие штуки
не менее усердно, чем ты для своих целей, только цели-то у вас различные, потому и штуки придумываются неодинаковые тобою и ими: ты придумываешь дрянные, вредные для других, а они придумывают честные, полезные для других.
Осталось и разделение комнат на нейтральные и ненейтральные; осталось и правило
не входить в ненейтральные комнаты друг к другу без разрешения, осталось и правило
не повторять вопрос, если на первый вопрос отвечают «
не спрашивай»; осталось и то, что такой ответ заставляет совершенно ничего
не думать о сделанном вопросе, забыть его: осталось это потому, что осталась уверенность, что если бы стоило отвечать, то и
не понадобилось бы спрашивать, давно все было бы сказано без
всякого вопроса, а в том, о чем молчат, наверное нет ничего любопытного.
И все сама, без служанки, и одевается сама, — это гораздо лучше. Сама, то есть, когда
не продремлет срока, а если пропустит? тогда уж нельзя отделаться — да к чему ж и отделываться? — от того, чтобы Саша
не исполнял должность горничной! Саша ужасно смешной! и может быть, даже прикосновение руки шепчущей гостьи — певицы
не заставит появиться в воображаемом дневнике слова: «А ведь это даже обидно!» А, во
всяком случае, милый взял на себя неизменную обязанность хозяйничать за утренним чаем.
Признавай ее свободу так же открыто и формально, и без
всяких оговорок, как признаешь свободу твоих друзей чувствовать или
не чувствовать дружбу к тебе, и тогда, через десять лет, через двадцать лет после свадьбы, ты будешь ей так же мил, как был женихом.
Тут теплота проникает всю грудь: это уж
не одно биение сердца, которое возбуждается фантазиею, нет, вся грудь чувствует чрезвычайную свежесть и легкость; это похоже на то, как будто изменяется атмосфера, которою дышит человек, будто воздух стал гораздо чище и богаче кислородом, это ощущение вроде того, какое доставляется теплым солнечным днем, это похоже на то, что чувствуешь, греясь на солнце, но разница огромная в том, что свежесть и теплота развиваются в самых нервах, прямо воспринимаются ими, без
всякого ослабления своей ласкающей силы посредствующими элементами».