Неточные совпадения
Прощай же,
мой милый, дай
руку на прощанье, в последний раз пожму ее.
— Ну, молодец девка
моя Вера, — говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в
руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она,
моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
— Все равно, как не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я узнал их тайну. А она была мне открыта
моею ревнивою невестою в самый день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, — как
рукою сняло. Невеста вылечила.
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в общем вопросе остаются затруднения. Ваша книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от
моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда левою
рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от
моего произвола?
— Не слушаю и ухожу. — Вернулась. — Говорите скорее, не буду перебивать. Ах, боже
мой, если б вы знали, как вы меня обрадовали! Дайте вашу
руку. Видите, как крепко, крепко жму.
— Друг
мой, видите, до чего мы договорились с этой дамой: вам нельзя уйти из дому без воли Марьи Алексевны. Это нельзя — нет, нет, пойдем под
руку, а то я боюсь за вас.
— Полно,
мой милый, это мне не нравится, когда у женщин целуют
руки.
— Да,
мой друг, это правда: не следует так спрашивать. Это дурно. Я стану спрашивать только тогда, когда в самом деле не знаю, что ты хочешь сказать. А ты хотела сказать, что ни у кого не следует целовать
руки.
А ведь ты не так думаешь,
мой миленький, так зачем же тебе целовать у меня
руку?
— Ну,
мой друг, у нас был уговор, чтоб я не целовал твоих
рук, да ведь то говорилось вообще, а на такой случай уговора не было. Давайте
руку, Вера Павловна.
Мои злые — злы, но под их злою
рукою растет добро.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых
рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты,
мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
— Нет, ты не все читаешь. А это что? — говорит гостья, и опять сквозь нераскрывающийся полог является дивная
рука, опять касается страницы, и опять выступают на странице новые слова, и опять против воли читает Вера Павловна новые слова: «Зачем
мой миленький не провожает нас чаще?»
Только
руку я и видела: сама она пряталась за пологом, мне снилось, что у
моей постели, — за то же я ее и бросила, что на ней это приснилось, — что у ней есть полог и что гостья прячется за ним; но какая дивная
рука,
мой милый!
А Лопухов еще через два — три дня, тоже после обеда, входит в комнату жены, берет на
руки свою Верочку, несет ее на ее оттоманку к себе: «Отдыхай здесь,
мой друг», и любуется на нее. Она задремала, улыбаясь; он сидит и читает. А она уж опять открыла глаза и думает...
— Изволь,
мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не поехала в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне пришла какая-то женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня читать
мой дневник; там было написано все только о том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась
рукою до страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся
рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый
мой, я люблю его», и зарыдала.
Дай
руку, пожми
мою, видишь, как хорошо жмешь.
— Нет. Именно я потому и выбран, что всякий другой на
моем месте отдал бы. Она не может остаться в ваших
руках, потому что, по чрезвычайной важности ее содержания, характер которого мы определили, она не должна остаться ни в чьих
руках. А вы захотели бы сохранить ее, если б я отдал ее. Потому, чтобы не быть принуждену отнимать ее у вас силою, я вам не отдам ее, а только покажу. Но я покажу ее только тогда, когда вы сядете, сложите на колена ваши
руки и дадите слово не поднимать их.
Но я торопливо хватаю первое, удобное для
моей цели, что попалось под
руку, — попалась салфетка, потому что я, переписав письмо отставного студента, сел завтракать — итак, я схватываю салфетку и затыкаю ему рот: «Ну, знаешь, так и знай; что ж орать на весь город?»
«Ах, что ж это я вспоминаю, — продолжает думать Вера Павловна и смеется, — что ж это я делаю? будто это соединено с этими воспоминаниями! О, нет, это первое свидание, состоявшее из обеданья, целованья
рук,
моего и его смеха, слез о
моих бледных
руках, оно было совершенно оригинальное. Я сажусь разливать чай: «Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших? Да нет, некогда, и наверное нельзя достать. Так и быть; но завтра мы устроим это. Кури же,
мой милый: ты все забываешь курить».
Знаменитости сильно рассердились бы, если б имели время рассердиться, то есть, переглянувшись, увидеть, что, дескать,
моим товарищам тоже, как и мне, понятно, что я был куклою в
руках этого мальчишки, но Кирсанов не дал никому заняться этим наблюдением того, «как другие на меня смотрят».
Я считаю, мне кажется (поправил он свой американизм), что и русский народ должен бы видеть себя в таком положении: по —
моему, у него тоже слишком много дела на
руках.