Неточные совпадения
Выручив рублей полтораста, она тоже пустила их в оборот под залоги, действовала гораздо рискованнее мужа, и несколько
раз попадалась на удочку: какой-то плут взял у нее 5 руб. под залог паспорта, — паспорт вышел краденый, и Марье Алексевне пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться из дела;
другой мошенник заложил за 20 рублей золотые часы, — часы оказались снятыми с убитого, и Марье Алексевне пришлось поплатиться порядком, чтобы выпутаться из дела.
Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки — звери, города; а
другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость, так что только
раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал.
—
Друг мой, милое мое дитя! о, не дай тебе бог никогда узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в первый
раз прикасаются к моим губам чистые губы. Умри, но не давай поцелуя без любви!
Раз пять или шесть Лопухов был на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели
друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в
другом конце, в своей комнате. Но дело подходило к экзаменам в академии; он перенес уроки с утра на вечер, потому что по утрам ему нужно заниматься, и когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.
— «Значит, расстаемся
друзьями?» — Обнялись еще
раз, и отлично.
«Как это так скоро, как это так неожиданно, — думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: — в первый
раз говорили и стали так близки! за полчаса вовсе не знать
друг друга и через час видеть, что стали так близки! как это странно!»
— Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником. Мужа ее знаю я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много
раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой
друг, дело можно считать почти совершенно конченным.
А Верочка давно, давно сидела на условленной скамье, и сколько
раз начинало быстро, быстро биться ее сердце, когда из — за угла показывалась военная фуражка. — Наконец-то! он!
друг! — Она вскочила, побежала навстречу.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала
других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как
раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
— Вот мы теперь хорошо знаем
друг друга, — начала она, — я могу про вас сказать, что вы и хорошие работницы, и хорошие девушки. А вы про меня не скажете, чтобы я была какая-нибудь дура. Значит, можно мне теперь поговорить с вами откровенно, какие у меня мысли. Если вам представится что-нибудь странно в них, так вы теперь уже подумаете об этом хорошенько, а не скажете с первого же
раза, что у меня мысли пустые, потому что знаете меня как женщину не какую-нибудь пустую. Вот какие мои мысли.
— Вы видите, — продолжала она: — у меня в руках остается столько-то денег. Теперь: что делать с ними! Я завела мастерскую затем, чтобы эти прибыльные деньги шли в руки тем самым швеям, за работу которых получены. Потому и раздаю их нам; на первый
раз, всем поровну, каждой особо. После посмотрим, так ли лучше распоряжаться ими, или можно еще как-нибудь
другим манером, еще выгоднее для вас. — Она раздала деньги.
У Кирсанова было иначе: он немецкому языку учился по разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по — французски выучился
другим манером, по одной книге, без лексикона: евангелие — книга очень знакомая; вот он достал Новый Завет в женевском переводе, да и прочел его восемь
раз; на девятый уже все понимал, — значит, готово.
— Верочка,
друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй
раз в жизни и в последний
раз; в первый
раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой дурной вопрос дал мне такой упрек! Посмотри, слезы на моих глазах, с детства первые слезы в моей жизни!
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим
другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый
раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего
другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Да, в этот
раз Вера Павловна была безусловно рада своим молодым
друзьям, хоть и не дурачилась с ними, а сидела смирно и готова была расцеловать даже самого Рахметова.
Между ними были люди мягкие и люди суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с суровым лицом, насмешливый до наглости;
другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне рыдали несколько
раз, как истерические женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди, ни от чего не перестававшие быть спокойными.
Сколько времени где я проживу, когда буду где, — этого нельзя определить, уж и по одному тому, что в числе
других дел мне надобно получить деньги с наших торговых корреспондентов; а ты знаешь, милый
друг мой» — да, это было в письме: «милый мой
друг», несколько
раз было, чтоб я видела, что он все по-прежнему расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия на меня, вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова «милый мой
друг», — да, было так: — «милый мой
друг, ты знаешь, что когда надобно получить деньги, часто приходится ждать несколько дней там, где рассчитывал пробыть лишь несколько часов.
Однако же, как мы с проницательным читателем привязаны
друг к
другу. Он
раз обругал меня, я два
раза выгнал его в шею, а все-таки мы с ним не можем не обмениваться нашими задушевными словами; тайное влечение сердец, что вы прикажете делать!
«Это было недавно, о, это было очень недавно. Ты знаешь ли, кто первый почувствовал, что я родилась и сказал это
другим? Это сказал Руссо в «Новой Элоизе». В ней, от него люди в первый
раз услышали обо мне.
Вспомни же свою мастерскую, разве у вас было много средств? разве больше, чем у
других?» — «Нет, какие ж у нас были средства?» — «А ведь твои швеи имеют в десять
раз больше удобств, в двадцать
раз больше радостей жизни, во сто
раз меньше испытывают неприятного, чем
другие, с такими же средствами, какие были у вас.
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга»; туз принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил имя Клода Бернара не менее 10
раз в сутки, прибавляя к нему не менее 5
раз «мой ученый
друг» или «мой знаменитый товарищ по науке».
Ей было жалко видеть его, ставшего стариком из крепкого, еще не старого человека; было жалко и того, что средства ее помогать
другим слишком уменьшились; было на первый
раз обидно увидеть пренебрежение толпы, извивавшейся и изгибавшейся перед ее отцом и ею.
Видятся как родные, иной день и по десять
раз, но каждый
раз на одну, на две минуты; иной день, почти целый день одна из половин пуста, ее население на
другой половине.