Неточные совпадения
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла
у него, и все говорила: «слава богу, счастливо было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как
бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
— Верочка, одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз — поедем в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши
бывают. Все для тебя, дурочка. Последних денег не жалею.
У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело. В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то в тебе, бесчувственная ты этакая!
Учитель и прежде понравился Марье Алексевне тем, что не пьет чаю; по всему было видно, что он человек солидный, основательный; говорил он мало — тем лучше, не вертопрах; но что говорил, то говорил хорошо — особенно о деньгах; но с вечера третьего дня она увидела, что учитель даже очень хорошая находка, по совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах, где дает уроки: такое полное препятствие редко
бывает у таких молодых людей.
— Ах, мой милый, да разве трудно до этого додуматься? Ведь я видала семейную жизнь, — я говорю не про свою семью: она такая особенная, — но ведь
у меня есть же подруги, я же
бывала в их семействах; боже мой, сколько неприятностей между мужьями и женами — ты не можешь себе вообразить, мой милый!
— Нашел чему приравнять! Между братом да сестрой никакой церемонности нет, а
у них как? Он встанет, пальто наденет и сидит, ждет, покуда самовар принесешь. Сделает чай, кликнет ее, она тоже уж одета выходит. Какие тут брат с сестрой? А ты так скажи: вот
бывает тоже, что небогатые люди, по бедности, живут два семейства в одной квартире, — вот этому можно приравнять.
Лопуховы
бывают в гостях не так часто, почти только
у Мерцаловых, да
у матери и отца Мерцаловой;
у этих добрых простых стариков есть множество сыновей, занимающих порядочные должности по всевозможным ведомствам, и потому в доме стариков, живущих с некоторым изобилием, Вера Павловна видит многоразличное и разнокалиберное общество.
Кирсанов стал
бывать по два раза в день
у больного: они с ним оба видели, что болезнь проста и не опасна. На четвертый день поутру Кирсанов сказал Вере Павловне...
— Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти ни
у кого не
бываю: некогда, лень. Так устаешь с 9 часов до 5 в гошпитале и в Академии, что потом чувствуешь невозможность никакого другого перехода, кроме как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но не сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.
В самом деле Кирсанов уже больше двух лет почти вовсе не
бывал у Лопуховых. Читатель не замечал его имени между их обыкновенными гостями, да и между редкими посетителями он давно стал самым редким.
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда; есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет дело; в жизни Веры Павловны начинается новый роман; в нем будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал
бывать у Лопуховых.
Некая дама,
у которой некие
бывали на посылках, вздумала, что надобно составить каталог библиотеки, оставшейся после мужа-вольтерианца, который умер за двадцать лет перед тем.
Так и
у людей этого типа видно
бывает очень большое разнообразие, когда дела ведутся между ними, но только между ними, а не с посторонними.
В первое время замужества Веры Павловны Кирсанов
бывал у Лопуховых очень часто, почти что через день, а ближе сказать, почти что каждый день, и скоро, да почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он, муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.
Скоро к Кирсанову в самом деле стали холодны, он действительно имел уже причину не находить себе удовольствия
у Лопуховых и перестал
бывать.
— Я ему стала рассказывать, что про себя выдумала: ведь мы сочиняем себе разные истории, и от этого никому из нас не верят; а в самом деле есть такие,
у которых эти истории не выдуманные: ведь между нами
бывают и благородные и образованные.
И, кроме того,
у Лопуховых чаще прежнего стали
бывать гости; прежде, не считая молодежи — какие ж это гости, молодежь? это племянники только, —
бывали почти только Мерцаловы; теперь Лопуховы сблизились еще с двумя — тремя такими же милыми семействами.
И действительно, он исполнил его удачно: не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему
бывать у Лопуховых так часто, как прежде, оставаться
у них целый вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора не уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю времени, проводимого
у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать
у дивана приятеля.
Вера Павловна нежится; в своей комнате
бывает она теперь только, когда мужа нет дома или когда он работает, — да нет, и когда работает, она часто сидит
у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
Это мы узнали после, а тогда полагали, конечно, что он одной фамилии с теми Рахметовыми, между которыми много богатых помещиков,
у которых,
у всех однофамильцев вместе, до 75 000 душ по верховьям Медведицы, Хопра, Суры и Цны, которые бессменно
бывают уездными предводителями тех мест, и не тот так другой постоянно
бывают губернскими предводителями то в той, то в другой из трех губерний, по которым текут их крепостные верховья рек.
По целым неделям
у него не
бывало во рту куска сахару, по целым месяцам никакого фрукта, ни куска телятины или пулярки.
В кругу приятелей, сборные пункты которых находились
у Кирсанова и Лопухова, он
бывал никак не чаще того, сколько нужно, чтобы остаться в тесном отношении к нему: «это нужно; ежедневные случаи доказывают пользу иметь тесную связь с каким-нибудь кругом людей, — надобно иметь под руками всегда открытые источники для разных справок».
Кроме как в собраниях этого кружка, он никогда ни
у кого не
бывал иначе, как по делу, и ни пятью минутами больше, чем нужно по делу, и
у себя никого не принимал и не допускал оставаться иначе, как на том же правиле; он без околичностей объявлял гостю: «мы переговорили о вашем деле; теперь позвольте мне заняться другими делами, потому что я должен дорожить временем».
Но
у него беспрестанно
бывали люди, то все одни и те же, то все новые; для этого
у него было положено: быть всегда дома от 2 до З часов; в это время он говорил о делах и обедал.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках
у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени
бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Такие разговоры не длинны и не часты, но все
у них
бывают такие разговоры.
— «Ты хорошо живешь, ты любишь хороший стол, часто
у тебя
бывает такой обед?» — «Несколько раз в год».
— «Значит, остались и города для тех, кому нравится в городах?» — «Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, — почти только для того, чтобы быть центрами сношений и перевозки товаров,
у лучших гаваней, в других центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на несколько дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется,
бывает там для труда, на недолгое время».
Это, конечно, только о мужчинах:
у женщин ведь и не
бывает сильного ума, по — нынешнему, — им, видите ли, природа отказала в этом, как отказала кузнецам в нежном цвете лица, портным — в стройности стана, сапожникам — в тонком обонянии, — это все природа.
Потом, разумеется, вырос и стал взрослым мужчиною; а в это время какому-то богачу и прогрессисту в сельском хозяйстве вздумалось устроить
у себя на южном берегу Крыма, вместо виноградников, хлопчато-бумажные плантации; он и поручил кому-то достать ему управляющего из Северной Америки: ему и достали Джемса Бьюмонта, канадского уроженца, нью-йоркского жителя, то есть настолько верст не видывавшего хлопчатобумажных плантаций, насколько мы с вами, читатель, не видывали из своего Петербурга или Курска гору Арарат; это уж всегда так
бывает с подобными прогрессистами.
— Но ведь ты же делаешь, Катя, — сказал Полозов: — я вам выдам ее секрет, Карл Яковлич. Она от скуки учит девочек.
У нее каждый день
бывают ее ученицы, и она возится с ними от 10 часов до часу, иногда больше.
Бьюмонт стал очень часто
бывать у Полозовых. «Почему ж? — думал старик: — подходящая партия. Конечно, Катя прежде могла бы иметь не такого жениха. Но ведь она и тогда была не интересантка и не честолюбивая. А теперь лучше и желать нельзя».
Эти разговоры могли бы в ком угодно из тонких знатоков человеческого сердца (такого, какого не
бывает у людей на самом деле) отнять всякую надежду увидеть Катерину Васильевну и Бьюмонта повенчавшимися.
— Вы все говорите о недостаточности средств
у нас, девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но
бывают исключительные случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо, больше ничего.