Неточные совпадения
— Вы
девочка? — и скользнул недоумевающим взглядом по
моим шальварам и папахе, лихо сдвинутой на затылок.
И я припадала головой к шее
моего вороного и, цепляясь за его гриву, целовала его и плакала навзрыд, как только умеет плакать одиннадцатилетняя полудикая
девочка.
Она без церемонии трогала пальцами бархатный костюмчик
моего кузена, его отложной воротничок, его длинные, как у
девочки, кудри и хохотала до упаду.
— И ты думаешь, мне это приятно,
девочка? — И в голосе
моего отца послышались непривычные для
моего уха нотки грусти.
— Якши! [Якши — хорошо] Нина молодец! Хорошо,
девочка! Ай да урус! ай да дочь русского бека! — услышала я голос
моего деда, появившегося во время
моей пляски на пороге сакли вместе с важнейшими гостями.
И все — и гости, и родные, и
мой милый отец не могли не улыбнуться ласковой улыбкой маленькой
девочке, игравшей во взрослую.
Я долго перед уходом возилась с
моими волосами: они никак не хотели укладываться под грязную баранью папаху. Резать мне их не хотелось. Волосы — гордость и богатство восточной девушки. Да и в ауле Бестуди засмеяли бы стриженую
девочку. И я с трудом запихала их под шапку, радуясь, что не пришлось их резать.
— Пойдем, дитя
мое, я познакомлю тебя с подругами, — прервала
мои размышления начальница. — Ты увидишь, как тебе хорошо и весело будет расти и учиться с другими
девочками.
— Слушайте вы, глупые
девочки, — едва владея собою, произнесла я запальчиво, — не смейте смеяться над тем, чего вы не поймете никогда… А если еще раз кто-нибудь из вас осмелится переврать умышленно хоть одну букву в
моей фамилии, я тотчас же отправлюсь к начальнице и пожалуюсь на шалунью.
— Ты татарка? — внезапно раздалось с дальнего конца стола, и та же бойкая
девочка, изводившая меня в классе, не дождавшись
моего ответа, насмешливо фыркнула в салфетку.
Судьба решительно восстала против меня: в головах
моих помещалась постель злой
девочки с ангельским личиком, а рядом со мною была постель шустрой Бельской —
моего главного гонителя и врага.
Девочка с таким нежным голоском и мечтательными глазами не могла быть злою, по
моему мнению, и потому я смело подошла к ней и спросила...
«Слышите! — хотелось мне крикнуть всем этим присмиревшим воспитанницам, — слышите!
мои предки — славные герои,
мой дед пал в бою за свободу родины, и вы, злые, ничтожные, маленькие
девочки, не имеете права оскорблять и обижать меня, прирожденную грузинскую княжну!..»
Мой отец — рубака и воин, смело водивший полк на усмирение восставшего аула, — теперь плакал при расставании со своей маленькой
девочкой горькими, тяжелыми слезами!
— Видишь ли, Джаваха, — обратилась ко мне, при
моем появлении, Валя Лер, прелестная голубоглазая и беленькая, как саксонская куколка,
девочка.
Я вспыхнула и оглянулась кругом. Ни одного сочувствующего лица, ни одного ласкового взгляда!.. И это были дети, маленькие
девочки, слетевшиеся сюда еще так недавно с разных концов России, прощавшиеся со своими родителями всего каких-нибудь два месяца тому назад так же нежно, как я только что прощалась с
моим ненаглядным папой! Да неужели их детские сердечки успели так зачерстветь в этот короткий срок?..
Тируары, парты, кафедра, стены и потолок — все заплясало и запрыгало перед
моими глазами.
Девочки уплыли точно куда-то, в туман, далеко, далеко, и я увидела их уже где-то над
моей головою… И в ту же минуту точно темная завеса заволокла
мое зрение…
Я рассказала Ирочке всю
мою богатую событиями жизнь, и она внимательно и жадно слушала меня, точно это была не история маленькой
девочки, а чудесная, волшебная сказка.
Я утвердительно кивнула головой и оглядела класс. Вокруг меня уже не было ни одного враждебного личика.
Девочки, казалось, чем-то пристыженные, толпились вокруг меня, избегая
моего взгляда.
— Ах, нет! ах, нет, monsieur Церни… — не помня, что говорю, лепетала я, — не уходите… Зачем бросать место из-за глупой выходки глупых
девочек… Простите меня, monsieur Церни… Это было в первый и последний раз. Право же… это такая мука, такая мука… — и, совсем забывшись в
моем порыве, я закрыла лицо руками и громко застонала.
Моя жизнь в институте потекла ровно и гладко.
Девочки полюбили меня все, за исключением Крошки. Она дулась на меня за
мои редкие успехи по научным предметам и за то исключительное внимание, которое оказывал мне теперь класс. Еще Маня Иванова не взлюбила меня потому только, что была подругой Крошки. Остальные
девочки горячо привязались ко мне. Равнодушной оставалась разве только апатичная Рен — самая большая и самая ленивая изо всех седьмушек.
Теперь
мое слово получило огромное значение в классе. «Княжна Нина не соврет», — говорили
девочки и верили мне во всем, как говорится, с закрытыми глазами.
Я так углубилась в
мои мысли, что не заметила, как внезапно стихло пчелиное жужжанье учивших уроки
девочек, и только опомнилась при виде начальницы, стоявшей в трех шагах от меня с какой-то незнакомой скромно одетой дамой и маленькой потешной чернокудрой
девочкой, похожей на цыганенка. Меня поразил вид этой
девочки, с громадными, быстрыми, наивными и доверчивыми черными глазками.
Я не слышала, что говорила maman, потому что все еще находилась в сладком состоянии мечтательной дремоты. Но вот, как шелест, пронесся говор
девочек, и новость коснулась
моего слуха...
Maman поцеловала
девочку, как поцеловала меня два месяца тому назад при
моем поступлении в институт, так же перекрестила ее и вышла в сопровождении чужой дамы из класса.
Новенькая отвечала застенчиво, стесняясь и конфузясь всей этой незнакомой толпы веселых и крикливых
девочек. Я уже хотела идти ей на выручку, как m-lle Арно неожиданно окликнула меня, приказав взять
девочку на
мое попечение.
Маленькая
девочка с вишневыми глазками победила
мое сердце.
Я смутно почувствовала, что это друг настоящий, верный, что смеющаяся и мечтательная Ирочка — только фея и останется феей
моих мыслей, а эту смешную, милую
девочку я точно давно уже люблю и знаю, буду любить долго, постоянно, всю жизнь, как любила бы сестру, если б она была у меня.
Наступил вечер. Нас отвели в дортуар и до спуска газа предоставили самим себе.
Девочки, очевидно, забывшие о
моем решении идти на паперть, разбившись на группы, разговаривали между собой. Только маленькая Люда ежеминутно устремляла на меня свои вопрошающие глазки.
Неточные совпадения
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает, как он добр. Ах! Боже
мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей,
девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
— Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. — Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он не может рассказать про детей. Что
моя любимица Таня? Большая
девочка, я думаю?
— Я?… Да, — сказала Анна. — Боже
мой, Таня! Ровесница Сереже
моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей
девочке. Она взяла ее на руки и поцеловала. — Прелестная
девочка, прелесть! Покажи же мне всех.
Но
мой Онегин вечер целой // Татьяной занят был одной, // Не этой
девочкой несмелой, // Влюбленной, бедной и простой, // Но равнодушною княгиней, // Но неприступною богиней // Роскошной, царственной Невы. // О люди! все похожи вы // На прародительницу Эву: // Что вам дано, то не влечет; // Вас непрестанно змий зовет // К себе, к таинственному древу; // Запретный плод вам подавай, // А без того вам рай не рай.
«Двадцать копеек
мои унес, — злобно проговорил Раскольников, оставшись один. — Ну пусть и с того тоже возьмет, да и отпустит с ним
девочку, тем и кончится… И чего я ввязался тут помогать? Ну мне ль помогать? Имею ль я право помогать? Да пусть их переглотают друг друга живьем, — мне-то чего? И как я смел отдать эти двадцать копеек. Разве они
мои?»