Из саней вылез первым высокий мужчина в цилиндрической шляпе, в плотно застегнутом пальто с нешироким черным барашковым воротником и начал высаживать даму, маленькую фигурку в шубке, крытой сукном. Голова ее повязана была белым вязаным платком. Лицо все ушло в
края платка. Только глаза блестели, как две искристые точки.
Охотник вытягивает ему ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для головы, плотно обвивает
краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь, ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на ноге.
Неточные совпадения
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на
краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой
платок опоясывал ее гибкий стан.
Татьяна в лес; медведь за нею; // Снег рыхлый по колено ей; // То длинный сук ее за шею // Зацепит вдруг, то из ушей // Златые серьги вырвет силой; // То в хрупком снеге с ножки милой // Увязнет мокрый башмачок; // То выронит она
платок; // Поднять ей некогда; боится, // Медведя слышит за собой, // И даже трепетной рукой // Одежды
край поднять стыдится; // Она бежит, он всё вослед, // И сил уже бежать ей нет.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной
платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на
край кровати.
Никто не скажет также, чтобы он когда-либо утирал нос полою своего балахона, как то делают иные люди его звания; но вынимал из пазухи опрятно сложенный белый
платок, вышитый по всем
краям красными нитками, и, исправивши что следует, складывал его снова, по обыкновению, в двенадцатую долю и прятал в пазуху.
Настанет год — России черный год, — // Когда царей корона упадет, // Забудет чернь к ним прежнюю любовь, // И пища многих будет смерть и кровь; // Когда детей, когда невинных жен // Низвергнутый не защитит закон; // Когда чума от смрадных мертвых тел // Начнет бродить среди печальных сел, // Чтобы
платком из хижин вызывать; // И станет глад сей бедный
край терзать, // И зарево окрасит волны рек: — // В тот день явится мощный человек, // И ты его узнаешь и поймешь, // Зачем в руке его булатный нож.