Неточные совпадения
Мы
с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте… Он со мной все
как будто соглашался; только потом мне
становилось совестно, и я чувствовал, что говорю не то… Так оно как-то странно выходило. Хорь выражался иногда мудрено, должно быть из осторожности… Вот вам образчик нашего разговора...
Иногда злая старуха слезала
с печи, вызывала из сеней дворовую собаку, приговаривая: «Сюды, сюды, собачка!» — и била ее по худой спине кочергой или
становилась под навес и «лаялась»,
как выражался Хорь, со всеми проходящими.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном:
как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я
с тех пор в законный,
как говорится, брак вступить успел…
Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под
стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Но мужички, вероятно по незнанию географического положения города Орлеана, продолжали предлагать ему подводное путешествие вниз по течению извилистой речки Гнилотерки и уже
стали поощрять его легкими толчками в шейные и спинные позвонки,
как вдруг, к неописанной радости Лежёня, раздался звук колокольчика, и на плотину взъехали огромные сани
с пестрейшим ковром на преувеличенно-возвышенном задке, запряженные тройкой саврасых вяток.
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались
с ним очень усердно; потом он
стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть друг на друга. Утки носились над нашими головами; иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху,
как говорится, «колом», и
с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
Другие бабы ничего, идут себе мимо
с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и
станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И
как утонул, Господь знает.
Недавно купил я в городе жернова; ну, привез их домой, да
как стал их
с телеги-то выкладывать, понатужился, знать, что ли, в череве-то у меня так екнуло, словно оборвалось что… да вот
с тех пор все и нездоровится.
Обалдуй подпрыгнул кверху, залепетал, замахал руками,
как мельница крыльями; Моргач, ковыляя, подошел к Якову и
стал с ним целоваться; Николай Иваныч приподнялся и торжественно объявил, что прибавляет от себя еще осьмуху пива...
Я отвернулся и быстрыми шагами
стал спускаться
с холма, на котором лежит Колотовка. У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она казалась еще необъятней и
как будто сливалась
с потемневшим небом. Я сходил большими шагами по дороге вдоль оврага,
как вдруг где-то далеко в равнине раздался звонкий голос мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он
с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
Бывало, подойду к болоту, скажу: шарш!
как искать не
станет, так хоть
с дюжиной собак пройди — шалишь, ничего не найдешь! а
как станет — просто рада умереть на месте!..
— Я тебя любил, я люблю тебя без ума, без памяти — и
как подумаю я теперь, что ты этак, ни
с того ни
с сего, здорово живешь, меня покидаешь да по свету скитаться
станешь — ну, и представляется мне, что не будь я голяк горемычный, не бросила ты бы меня!
В течение обратного путешествия домой (оно продолжалось
с неделю) сомнения в нем возбуждались редко: они
стали сильней и явственней,
как только он вернулся в свое Бессоново,
как только очутился в том месте, где жил прежний, несомненный Малек-Адель…
— Значит,
с лишком год
с тех пор протек, а конь ваш,
как тогда был серый в яблоках, так и теперь; даже словно темнее
стал.
Как же так? Серые-то лошади в один год много белеют.
В тот же день, прежде чем отправиться на охоту, был у меня разговор о Лукерье
с хуторским десятским. Я узнал от него, что ее в деревне прозывали «Живые мощи», что, впрочем, от нее никакого не видать беспокойства; ни ропота от нее не слыхать, ни жалоб. «Сама ничего не требует, а напротив — за все благодарна; тихоня,
как есть тихоня, так сказать надо. Богом убитая, — так заключил десятский, —
стало быть, за грехи; но мы в это не входим. А чтобы, например, осуждать ее — нет, мы ее не осуждаем. Пущай ее!»
Стали мы приближаться к мостику, к той неподвижной, грозной телеге… На ней,
как нарочно, все затихло. Ни гу-гу! Так затихает щука, ястреб, всякий хищный зверь, когда приближается добыча. Вот поравнялись мы
с телегой… вдруг великан в полушубке прыг
с нее долой — и прямо к нам!
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. //
Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев
с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, //
Как солнышко весеннее // Сгоняет снег
с полей… // Не
стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, //
Как ни бранят — молчу.
Теперь дворец начальника //
С балконом,
с башней,
с лестницей, // Ковром богатым устланной, // Весь
стал передо мной. // На окна поглядела я: // Завешаны. «В котором-то // Твоя опочиваленка? // Ты сладко ль спишь, желанный мой, //
Какие видишь сны?..» // Сторонкой, не по коврику, // Прокралась я в швейцарскую.
Служивого задергало. // Опершись на Устиньюшку, // Он поднял ногу левую // И
стал ее раскачивать, //
Как гирю на весу; // Проделал то же
с правою, // Ругнулся: «Жизнь проклятая!» — // И вдруг на обе
стал.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, //
Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И
стало перед пахарем, //
Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, //
Как пот
с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, //
С испуга вожжи выпали // И волос дыбом
стал! // И,
как на грех, воинская // Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.