Мнение мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека.
Поднялся ропот, и
я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса. Генерал обратился
ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»
Поднялась, подошла
ко мне, протянула руку: «Позвольте
мне, говорит, изъяснить вам, что
я первая не смеюсь над вами, а, напротив, со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш».
Долго он смотрел на
меня, но в конце концов не выдержал,
поднялся на лапки, простоял с минуту, а затем тихонько двинулся вдоль сучка, растущего как раз в направлении
ко мне.
— Уйду, уйду, не навеки к вам пришла, — сказала она,
поднимаясь, — только ты зайди
ко мне потом;
мне тебе нужно по этому делу сказать — понимаешь ты, по этому самому делу, чтобы ты сказал о том начальству своему.
Как помещица, Вы всегда можете отпустить
ко мне Аксюшу в Петербург, дав ей паспорт; а раз она здесь, супругу ее не удастся нас разлучить, или
я его убью; но ежели и Вы, Катрин, не сжалитесь надо
мною и не внемлете моей мольбе, то против Вас
я не решусь ничего предпринять: достаточно и того, что
я совершил в отношении Вас; но клянусь Вам всем святым для
меня, что
я от тоски и отчаяния себя убью, и тогда смерть моя безраздельно ляжет на Ваше некогда любившее
меня сердце; а
мне хорошо известно, как тяжело носить в душе подобные воспоминания: у
меня до сих пор волос дыбом
поднимается на голове, когда
я подумаю о смерти Людмилы; а потому, для Вашего собственного душевного спокойствия, Катрин, остерегитесь подводить
меня к давно уже ожидаемой
мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что
я застрелюсь, если Вы не возвратите
мне Аксюты».