Неточные совпадения
Федор Михеич тотчас поднялся со стула, достал с окна дрянненькую скрипку, взял смычок — не за
конец, как следует, а за середину, прислонил скрипку к груди, закрыл глаза
и пустился в пляс, напевая песенку
и пиликая по струнам.
К
концу обеда Федор Михеич начал было «славить» хозяев
и гостя, но Радилов взглянул на меня
и попросил его замолчать; старик провел рукой по губам, заморгал глазами, поклонился
и присел опять, но уже на самый край стула.
На бегу сам правил
и со всяким гонялся;
и никогда не обгонит сразу, не обидит, не оборвет, а разве под самый
конец переедет;
и такой ласковый — противника утешит, коня его похвалит.
Через четверть часа мы уже сидели на дощанике Сучка. (Собак мы оставили в избе под надзором кучера Иегудиила.) Нам не очень было ловко, но охотники народ неразборчивый. У тупого, заднего
конца стоял Сучок
и «пихался»; мы с Владимиром сидели на перекладине лодки; Ермолай поместился спереди, у самого носа. Несмотря на паклю, вода скоро появилась у нас под ногами. К счастью, погода была тихая,
и пруд словно заснул.
Мы хотели было тотчас же отправиться, но он сперва достал под водой из кармана веревку, привязал убитых уток за лапки, взял оба
конца в зубы
и побрел вперед; Владимир за ним, я за Владимиром.
Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да
и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до
конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же
и ты до
конца дней».
Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились
и пошли коробиться, приподнимая обожженные
концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском,
и исчез, звеня крылами.
Легкий ветерок то просыпался, то утихал: подует вдруг прямо в лицо
и как будто разыграется, — все весело зашумит, закивает
и задвижется кругом, грациозно закачаются гибкие
концы папоротников, — обрадуешься ему… но вот уж он опять замер,
и все опять стихло.
— Ведь вы, может быть, не знаете, — продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, — у меня там мужики на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! я
и так удивляюсь, как они
концы с
концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [Это их дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).], государственный человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо пришлось!
Со всем тем, ехали мы довольно долго; я сидел в одной коляске с Аркадием Павлычем
и под
конец путешествия почувствовал тоску смертельную, тем более, что в течение нескольких часов мой знакомец совершенно выдохся
и начинал уже либеральничать.
Купец не блажит; ну, осерчает — побьет, да
и дело с
концом.
Конца этой сцены я не берусь описывать; я
и так боюсь, не оскорбил ли я чувства читателя.
Сгорбившись
и закутавши лицо, ожидал я терпеливо
конца ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая фигура.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую руку губернатора, то
и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства
и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам
и стоячим воротникам гостей; зато к
концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Я не дождался
конца сделки
и ушел. У крайнего угла улицы заметил я на воротах сероватого домика приклеенный большой лист бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в виде трубы
и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
[В 40-м году, при жесточайших морозах, до самого
конца декабря не выпало снегу; зеленя все вымерзли,
и много прекрасных дубовых лесов погубила эта безжалостная зима.
Он умолкал на несколько мгновений
и снова принимался кричать. Голос его звонко разносился в неподвижном, чутко дремлющем воздухе. Тридцать раз по крайней мере прокричал он имя Антропки, как вдруг с противоположного
конца поляны, словно с другого света, принесся едва слышный ответ...
Не более!
и знать, что этот сон
Окончит грусть
и тысячи ударов,
Удел живых… Такой
конец достоин
Желаний жарких! Умереть… уснуть…
Он возвращается на свое место, так же неподвижно сидит до
конца экзамена, а уходя восклицает: «Ну баня! экая задача!»
И ходит он целый тот день по Москве, изредка хватаясь за голову
и горько проклиная свою бесталанную участь.
— А между тем, — продолжал он после небольшого молчания, — в молодости моей какие возбуждал я ожидания! Какое высокое мнение я сам питал о своей особе перед отъездом за границу, да
и в первое время после возвращения! Ну, за границей я держал ухо востро, все особнячком пробирался, как оно
и следует нашему брату, который все смекает себе, смекает, а под
конец, смотришь, — ни аза не смекнул!
Смотришь, уж
и примчался к
концу; вот уж
и вечер; вот уж заспанный слуга
и натягивает на тебя сюртук — оденешься
и поплетешься к приятелю
и давай трубочку курить, пить жидкий чай стаканами да толковать о немецкой философии, любви, вечном солнце духа
и прочих отдаленных предметах.
Вот
и тут я оказался вздорным человеком; мне бы преспокойно переждать эту напасть, вот как выжидают
конца крапивной лихорадки,
и те же снисходительные люди снова раскрыли бы мне свои объятия, те же дамы снова улыбнулись бы на мои речи…
«
И приличнее
и дешевле, — говаривал он, — хозяйственный расчет!» С этой пагубной мыслью он до
конца жизни не расстался; она-то его
и разорила.
Чертопханов до
конца дней своих держался того убеждения, что виною Машиной измены был некий молодой сосед, отставной уланский ротмистр, по прозвищу Яфф, который, по словам Пантелея Еремеича, только тем
и брал, что беспрерывно крутил усы, чрезвычайно сильно помадился
и значительно хмыкал; но, полагать надо, тут скорее воздействовала бродячая цыганская кровь, которая текла в жилах Маши.
Чертопханов шел большими шагами, не останавливаясь
и не оглядываясь; Малек-Адель — будем называть его этим именем до
конца — покорно выступал за ним следом.
То были раздольные, пространные, поемные, травянистые луга, со множеством небольших лужаек, озёрец, ручейков, заводей, заросших по
концам ивняком
и лозами, прямо русские, русским людом любимые места, подобные тем, куда езживали богатыри наших древних былин стрелять белых лебедей
и серых утиц.
— А вон там впереди, в ложбине, над ручьем, мостик… Они нас там! Они всегда этак… возле мостов. Наше дело, барин, чисто! — прибавил он со вздохом, — вряд ли живых отпустят; потому им главное:
концы в воду. Одного мне жаль, барин: пропала моя троечка, —
и братьям-то она не достанется.