Неточные совпадения
— Зачем я к нему
пойду?.. За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию с год хворал, так и за себя оброку не взнес… Да мне с полугоря: взять-то с меня нечего… Уж, брат, как ты там ни хитри, — шалишь: безответная моя
голова! (Мужик рассмеялся.) Уж он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…
Сначала все
шло как по маслу, и наш француз вошел в Москву с поднятой
головой.
Вот
идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит,
головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять, барашка перед собой держит.
Смотрят — вдруг от слободки с горы
идет какой-то человек, такой мудреный,
голова такая удивительная…
А человек-то это
шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил, да на
голову пустой жбан и надел.
Я кивнул ему
головой и
пошел восвояси вдоль задымившейся реки.
Впереди, в телеге, запряженной одной лошадкой, шагом ехал священник; дьячок сидел возле него и правил; за телегой четыре мужика, с обнаженными
головами, несли гроб, покрытый белым полотном; две бабы
шли за гробом.
Аннушка проворно ушла в лес. Касьян поглядел за нею вслед, потом потупился и усмехнулся. В этой долгой усмешке, в немногих словах, сказанных им Аннушке, в самом звуке его голоса, когда он говорил с ней, была неизъяснимая, страстная любовь и нежность. Он опять поглядел в сторону, куда она
пошла, опять улыбнулся и, потирая себе лицо, несколько раз покачал
головой.
Староста сперва проворно соскочил с лошади, поклонился барину в пояс, промолвил: «Здравствуйте, батюшка Аркадий Павлыч», — потом приподнял
голову, встряхнулся и доложил, что Софрон отправился в Перов, но что за ним уже
послали.
Мы
пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул
головой. Мы
пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул раздался…
На другой день
пошел я смотреть лошадей по дворам и начал с известного барышника Ситникова. Через калитку вошел я на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам хозяин, человек уже не молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над
головой и нараспев произнес...
Моргач иногда по целым неделям обдумывает какое-нибудь, по-видимому простое, предприятие, а то вдруг решится на отчаянно смелое дело, — кажется, тут ему и
голову сломить… смотришь — все удалось, все как по маслу
пошло.
А то вдруг примется смеяться, шутить, плясать; обнимет меня так жарко, так крепко, что
голова кругом
пойдет.
— А вот мой личный враг
идет, — промолвил он, вдруг вернувшись ко мне, — видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на
голове, вон что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на все стороны озирается, как волк?
— Как же это так? Жила, жила, кроме удовольствия и спокойствия ничего не видала — и вдруг: стосковалась! Сём-мол, брошу я его! Взяла, платок на
голову накинула — да и
пошла. Всякое уважение получала не хуже барыни…
— Лейба! — подхватил Чертопханов. — Лейба, ты хотя еврей и вера твоя поганая, а душа у тебя лучше иной христианской! Сжалься ты надо мною! Одному мне ехать незачем, один я этого дела не обломаю. Я горячка — а ты
голова, золотая
голова! Племя ваше уж такое: без науки все постигло! Ты, может, сомневаешься: откуда, мол, у него деньги?
Пойдем ко мне в комнату, я тебе и деньги все покажу. Возьми их, крест с шеи возьми — только отдай мне Малек-Аделя, отдай, отдай!
Голова его отяжелела, кровь раскатисто стучала в горло и в уши, но он
шел твердо и знал, куда
шел.
В свою очередь Чертопханов медленно выбрался из оврага, достиг опушки и поплелся по дороге домой. Он был недоволен собою; тяжесть, которую он чувствовал в
голове, в сердце, распространилась по всем членам; он
шел сердитый, темный, неудовлетворенный, голодный, словно кто обидел его, отнял у него добычу, пищу…
— Ты все одна да одна, Лукерья; как же ты можешь помешать, чтобы мысли тебе в
голову не
шли? Или ты все спишь?
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в
голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я
послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
Неточные совпадения
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берете? Возьмите! в дороге все пригодится. Давай сюда
головы и кулек! Подавай все! все
пойдет впрок. Что там? веревочка? Давай и веревочку, — и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Однако нужно счастие // И тут: мы летом ехали, // В жарище, в духоте // У многих помутилися // Вконец больные
головы, // В вагоне ад
пошел:
Скотинин. Я никуда не
шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу в
голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
Г-жа Простакова. Извольте насмехаться, а я теперь же всех с
головы на
голову… (Порывается
идти.)
Без шапки, в разодранном вицмундире, с опущенной долу
головой и бия себя в перси, [Пе́рси (церковно-славянск.) — грудь.]
шел Грустилов впереди процессии, состоявшей, впрочем, лишь из чинов полицейской и пожарной команды.