Неточные совпадения
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым,
а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и
тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
—
А, знать, Хорь прямо в купцы попадет; купцам-то жизнь хорошая, да и
те в бородах.
Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по
той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «
А что, малый, коса-то не больно
того?»
Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с
тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Что хорошо —
то ему и нравится, что разумно —
того ему и подавай,
а откуда оно идет, — ему все равно.
«
А что ж он тебе сапогов не сошьет?» — возражал
тот.
—
А не знаю. Она грамоте разумеет; в их деле оно…
того… хорошо бывает. Стало быть, понравилась.
В это время, от двенадцати до трех часов, самый решительный и сосредоточенный человек не в состоянии охотиться, и самая преданная собака начинает «чистить охотнику шпоры»,
то есть идет за ним шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык,
а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается.
Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, — только он, ни с
того ни с сего, как говорится, «взял» да и рассказал мне довольно замечательный случай;
а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя.
Да и сама беднеющая, больше двух целковых ожидать тоже нельзя, и
то еще сумнительно,
а разве холстом придется попользоваться да крупицами какими-нибудь.
А тут, вижу, дело-то не
тем пахнет.
Скажу вам без обиняков, больная моя… как бы это
того… ну, полюбила, что ли, меня… или нет, не
то чтобы полюбила…
а, впрочем… право, как это, того-с…
А человек меж
тем умирает;
а другой бы его лекарь спас.
А между
тем, должен я вам сказать, — прибавил лекарь, нагнувшись вперед и подняв кверху брови, — что с соседями они мало водились оттого, что мелкие им не под стать приходились,
а с богатыми гордость запрещала знаться.
А между
тем ей все хуже становилось, все хуже: умрет, думаю, непременно умрет.
Вздумалось ей спросить меня, как мое имя,
то есть не фамилия,
а имя.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с
тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день…
А что ж преферанс?
А между
тем он вовсе не прикидывался человеком мрачным и своею судьбою недовольным; напротив, от него так и веяло неразборчивым благоволеньем, радушьем и почти обидной готовностью сближенья с каждым встречным и поперечным.
Правда, вы в
то же самое время чувствовали, что подружиться, действительно сблизиться он ни с кем не мог, и не мог не оттого, что вообще не нуждался в других людях,
а оттого, что вся жизнь его ушла на время внутрь.
А теперь я от себя прибавлю только
то, что на другой же день мы с Ермолаем чем свет отправились на охоту,
а с охоты домой, что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома,
а через две недели узнал, что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то с своей золовкой.
Пятки душегубцу сквозь горло протащу!»
А кончится
тем, что пошлет узнать, чего ему надобно, отчего не порскает?
Дадут ему лошадь дрянную, спотыкливую;
то и дело шапку с него наземь бросают; арапником, будто по лошади, по нем задевают;
а он все смейся да других смеши.
Мелкопоместные — все либо на службе побывали, либо на месте не сидят;
а что покрупней —
тех и узнать нельзя.
Кричит: «Нет! меня вам не провести! нет, не на
того наткнулись! планы сюда! землемера мне подайте, христопродавца подайте сюда!» — «Да какое, наконец, ваше требование?» — «Вот дурака нашли! эка! вы думаете: я вам так-таки сейчас мое требование и объявлю?.. нет, вы планы сюда подайте, вот что!»
А сам рукой стучит по планам.
И вот чему удивляться надо: бывали у нас и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались почитай что кучерами и сами плясали, на гитаре играли, пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали;
а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная девушка: все книги читает али пишет,
а не
то вслух канты произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит.
И мужики надеялись, думали: «Шалишь, брат! ужо тебя к ответу потянут, голубчика; вот ты ужо напляшешься, жила ты этакой!..»
А вместо
того вышло — как вам доложить? сам Господь не разберет, что такое вышло!
Позвал его к себе Василий Николаич и говорит,
а сам краснеет, и так, знаете, дышит скоро: «Будь справедлив у меня, не притесняй никого, слышишь?» Да с
тех пор его к своей особе и не требовал!
— Нет, не после,
а теперь, — продолжал старик… — Тебе, я знаю, при господине помещике совестно:
тем лучше — казнись. Изволь, изволь-ка говорить… Мы послушаем.
— «Что такое?» — «
А вот что: магазины хлебные у нас в исправности,
то есть лучше быть не может; вдруг приезжает к нам чиновник: приказано-де осмотреть магазины.
А Беспандин узнал и грозиться начал: «Я, говорит, этому Митьке задние лопатки из вертлюгов повыдергаю,
а не
то и совсем голову с плеч снесу…» Посмотрим, как-то он ее снесет: до сих пор цела.
Смоленские мужички заперли его на ночь в пустую сукновальню,
а на другое утро привели к проруби, возле плотины, и начали просить барабанщика «de la grrrrande armée» уважить их,
то есть нырнуть под лед.
Небольшие стаи
то и дело перелетывали и носились над водою,
а от выстрела поднимались такие тучи, что охотник невольно хватался одной рукой за шапку и протяжно говорил: фу-у!
Мы пошли было с Ермолаем вдоль пруда, но, во-первых, у самого берега утка, птица осторожная, не держится; во-вторых, если даже какой-нибудь отсталый и неопытный чирок и подвергался нашим выстрелам и лишался жизни,
то достать его из сплошного майера наши собаки не были в состоянии: несмотря на самое благородное самоотвержение, они не могли ни плавать, ни ступать по дну,
а только даром резали свои драгоценные носы об острые края тростников.
—
А вот что в запрошлом году умерла, под Болховым…
то бишь под Карачевым, в девках… И замужем не бывала. Не изволите знать? Мы к ней поступили от ее батюшки, от Василья Семеныча. Она-таки долгонько нами владела… годиков двадцать.
Сучок посматривал на нас глазами человека, смолоду состоявшего на барской службе, изредка кричал: «Вон, вон еще утица!» — и
то и дело почесывал спину — не руками,
а приведенными в движение плечами.
«Вот как только я выйду на
тот угол, — думал я про себя, — тут сейчас и будет дорога,
а с версту крюку я дал!»
Мальчики сидели вокруг их; тут же сидели и
те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали,
а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)
Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но
а пришлось нам в рольне заночевать,
то есть не
то чтобы этак пришлось,
а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите».
Тут она, братцы мои, пропала,
а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу,
то есть, выйти…
А только с
тех пор вот он все невеселый ходит.
Ты, может быть, Федя, не знаешь,
а только там у нас утопленник похоронен;
а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и
та чуть видна: так — бугорочек…
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но
а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем,
то есть, в
том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть.
Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому,
то есть, умирать в
том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
—
Тот самый. Идет и головушки не подымает…
А узнала его Ульяна… Но
а потом смотрит: баба идет. Она вглядываться, вглядываться — ах ты, Господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна.
А на дворовой избе баба стряпуха, так
та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь есть, говорит, наступило светопреставление».
Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дворную собаку так запужала, что
та с цепи долой, да через плетень, да в лес;
а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет».
—
А ведь и
то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без
того огромные глаза… — Я и не знал, что Акима в
том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.
—
А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина дурочка с
тех пор и рехнулась, как в воде побывала?
— С
тех пор… Какова теперь! Но
а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил.
—
А вот
того, что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке.
Ведь вот с
тех пор и Феклиста не в своем уме: придет, да и ляжет на
том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то все такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет,
а сама плачет, плачет, горько Богу жалится…
— Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали…
А плотник был хороший; зашибал маненько,
а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается… Ну, да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы
та же вода… Да.