Да вот теперь у тебя под властью мужики: ты с ними
в ладу и, конечно, их не обидишь, потому что они твои, тебе же будет хуже; а тогда бы у тебя были чиновники, которых бы ты сильно пощелкивал, смекнувши, что они не твои же крепостные,
или грабил бы ты казну!
Мещане не были произведены революцией, они были готовы с своими преданиями и нравами, чуждыми на другой
лад революционной идеи. Их держала аристократия
в черном теле и на третьем плане; освобожденные, они прошли по трупам освободителей и ввели свой порядок. Меньшинство было
или раздавлено,
или распустилось
в мещанство.
Все они, молодые и немолодые, красивые и некрасивые, были набелены и нарумянены и, став
в круг, ходили и пели: «Ой, Дунай ты, мой Дунай, сын Иванович Дунай!»
или: «Ой, Дидо-Ладо, вытопчем, вытопчем!» Около этих хороводов ходили также и молодые парни из купцов и мещан,
в длинных сюртуках своих и чуйках.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем
или другим способом, теми
или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям
в богатых одеждах, на богатых экипажах едут
в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все
лады,
в ризах
или без риз,
в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.