Неточные совпадения
Отв. — Нет, он не должен добровольно платить подати, но не должен противиться взиманию податей. Подать, налагаемая правительством, взыскивается независимо от воли подданных. Ей нельзя противиться, не прибегая самому к
насилию.
Насилия же христианин употреблять не может, поэтому он должен предоставить прямо свою собственность насильственному ущербу, производимому
властями.
Хельчицкий учит тому же, чему учили и учат теперь непротивляющиеся менониты, квакеры, в прежние времена — богомилы, павликиане и многие другие. Он учит тому, что христианство, требующее от своих последователей кротости, смирения, незлобия, прощения обид, подставления другой щеки, когда бьют по одной, любви к врагам, — несовместимо с
насилием, составляющим необходимое условие
власти.
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых
насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к
власти, полиции или суду.
Нужны особенные, сверхъестественные усилия. И такие усилия, всё более и более напрягая их, и употребляют церкви. У нас в России (кроме всех других) употребляется простое, грубое
насилие покорной церкви
власти. Людей, отступающих от внешнего выражения веры и высказывающих это, или прямо наказывают, или лишают прав; людей же, строго держащихся внешних форм веры, награждают, дают права.
Но чем сложнее становились общества, чем больше они становились, в особенности чем чаще завоевание было причиной соединения людей в общества, тем чаще личности стремились к достижению своих целей в ущерб общему и тем чаще для ограничения этих непокоряющихся личностей понадобилось употребление
власти, т. е.
насилия.
Защитники общественного жизнепонимания обыкновенно стараются смешать понятие
власти, т. е.
насилия, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно.
Основа
власти есть телесное
насилие.
Общественное жизнепонимание оправдывалось только до тех пор, пока все люди добровольно жертвовали своими интересами интересам общего; но как скоро явились люди, добровольно не жертвовавшие своими интересами, и понадобилась
власть, т. е.
насилие для ограничения этих личностей, так в общественное жизнепонимание и основанное на нем устройство вошло разлагающее его начало
власти, т. е.
насилие одних людей над другими.
Если и было время, что при известном низком уровне нравственности и при всеобщем расположении людей к
насилию друг над другом существование
власти, ограничивающей эти
насилия, было выгодно, т. е. что
насилие государственное было меньше
насилия личностей друг над другом, то нельзя не видеть того, что такое преимущество государственности над отсутствием ее не могло быть постоянно.
Чем более уменьшалось стремление к
насилию личностей, чем более смягчались нравы и чем более развращалась
власть вследствие своей нестесненности, тем преимущество это становилось всё меньше и меньше.
Насилие внутренней борьбы, уничтожаемое
властью, зарождается в самой
власти.
Государственная
власть, если она и уничтожает внутренние
насилия, вносит всегда в жизнь людей новые
насилия и всегда всё большие и большие, по мере своей продолжительности и усиления.
Разница только в том, что при деспотической форме правления
власть сосредоточивается в малом числе насилующих и форма
насилия более резкая; при конституционных монархиях и республиках, как во Франции и Америке,
власть распределяется между большим количеством насилующих и формы ее выражения менее резки; но дело
насилия, при котором невыгоды
власти больше выгод ее, и процесс его, доводящий насилуемых до последнего предела ослабления, до которого они могут быть доведены для выгоды насилующих, всегда одни и те же.
Так это было при римских императорах, так это и теперь. Несмотря на то, что мысль о бесполезности и даже вреде государственного
насилия всё больше и больше входит в сознание людей, так это продолжалось бы вечно, если бы правительствам не было необходимости для поддержания своей
власти усиливать войска.
Если огромные богатства, накопленные рабочими, считаются принадлежащими не всем, а исключительным лицам; если
власть собирать подати с труда и употреблять эти деньги, на что они это найдут нужным, предоставлена некоторым людям; если стачкам рабочих противодействуется, а стачки капиталистов поощряются; если некоторым людям предоставляется избирать способ религиозного и гражданского обучения и воспитания детей; если некоторым лицам предоставлено право составлять законы, которым все должны подчиняться, и распоряжаться имуществом и жизнью людей, — то всё это происходит не потому, что народ этого хочет и что так естественно должно быть, а потому, что этого для своих выгод хотят правительства и правящие классы и посредством физического
насилия над телами людей устанавливают это.
Но как внутри, так и вне государства всегда находились люди, не признававшие для себя обязательными ни постановлений, выдаваемых за веление божества, ни постановлений людей, облеченных святостью, ни учреждений, долженствовавших представлять волю народа; и люди, которые считали добром то, что существующие
власти считали злом, и таким же
насилием, которое употреблялось против них, боролись против
властей.
Насилие держится теперь уже не тем, что оно считается нужным, а только тем, что оно давно существует и так организовано людьми, которым оно выгодно, т. е. правительствами и правящими классами, что людям, которые находятся под их
властью, нельзя вырваться из-под нее.
Эти-то загипнотизированные, физически сильные, молодые люди (теперь при общей воинской повинности все молодые люди), снабженные орудиями убийства, всегда покорные
власти правительств и готовые по его приказанию на всякое
насилие, и составляют четвертое и главное средство порабощения людей.
Какая бы из этих партий ни восторжествовала, для введения в жизнь своих порядков, так же как и для удержания
власти, она должна употребить не только все существующие средства
насилия, но и придумать новые.
Ведь только оттого, что это состояние всеобщего вооружения и воинской повинности наступило шаг за шагом, незаметно и что для поддержания его правительствами употребляются все находящиеся в их
власти средства устрашения, подкупа, одурения и
насилия, мы не видим вопиющего противоречия этого состояния с теми христианскими чувствами и мыслями, которыми действительно проникнуты все люди нашего времени.
Христианин ни с кем не спорит, ни на кого не нападает, ни против кого не употребляет
насилия; напротив того, сам беспрекословно переносит
насилие; но этим самым отношением к
насилию не только сам освобождается, но и освобождает мир от всякой внешней
власти.
Отказывающиеся от общей присяги отказываются потому, что обещаться в повиновении
властям, т. е. людям, предающимся
насилиям, противно смыслу христианского учения; отказываются от присяги в судах потому, что клятва прямо запрещена Евангелием.
Они говорят, что их
власть, т. е.
насилие, нужно для того, чтобы защищать людей от каких-то других или имеющих еще проявиться насильников.
Так что то самое, чем защитники государственности пугают людей, тем, что если бы не было насилующей
власти, то злые властвовали бы над добрыми, это-то самое, не переставая, совершалось и совершается в жизни человечества, а потому упразднение государственного
насилия не может ни в каком случае быть причиною увеличения
насилия злых над добрыми.
Если
насилие правительственное уничтожится, то
насилия будут совершаться, может быть, другими людьми, а не теми, которыми они совершались прежде; но сумма
насилия ни в каком случае не может увеличиться оттого, что
власть перейдет от одних людей к другим.
Насилие уменьшается и уменьшается и, очевидно, должно прекратиться, но не так, как представляют это себе некоторые защитники существующего строя, тем, что люди, подлежащие
насилию, вследствие воздействия на них правительств, будут делаться всё лучше и лучше (вследствие этого они, напротив, становятся всегда хуже), а вследствие того, что так как все люди постоянно становятся лучше и лучше, то и наиболее злые люди, находящиеся во
власти, становясь всё менее и менее злыми, сделаются уже настолько добры, что станут неспособны употреблять
насилие.
Движение вперед человечества совершается не так, что лучшие элементы общества, захватив
власть, употребляя
насилие против тех людей, которые находятся в их
власти, делают их лучшими, как это думают и консерваторы и революционеры, а совершается, во-первых, и главное, тем, что люди все вообще неуклонно и безостановочно, более и более сознательно усваивают христианское жизнепонимание, и, во-вторых, тем, что, даже независимо от сознательной духовной деятельности людей, люди бессознательно, вследствие самого процесса захватывания
власти одними людьми и смены их другими, невольно приводятся к более христианскому отношению к жизни.
Процесс этот совершается так, что худшие элементы общества, захвативши
власть и находясь в обладании ею, под влиянием отрезвляющего свойства, всегда сопутствующего ей, становясь сами всё менее и менее жестокими, делаются неспособными употреблять жестокие формы
насилия и вследствие того уступают свое место другим, над которыми совершается опять тот же процесс смягчения и, как бы сказать, бессознательного охристианения.
Карл V, Иоанн IV, Александр I, познав всю тщету и зло
власти, оказывались от нее, потому что видели уже всё зло ее и были не в силах спокойно пользоваться
насилием как добрым делом, как они делали это прежде.
Изведав опытом, под влиянием христианского воздействия, тщету плодов
насилия, люди иногда в одном, иногда через несколько поколений утрачивают те пороки, которые возбуждаются страстью к приобретению
власти и богатства, и, становясь менее жестокими, не удерживают своего положения и вытесняются из
власти другими, менее христианскими, более злыми людьми и возвращаются в низшие по положению, но высшие по нравственности слои общества, увеличивая собой средний уровень христианского сознания всех людей.
Таков процесс, посредством которого христианство, несмотря на употребляемое государственной
властью насилие, препятствующее движению вперед человечества, всё более и более охватывает людей. Христианство проникает в сознание людей не только несмотря на употребляемое
властью насилие, но посредством его.
«Но если бы и было справедливо то, что государственное
насилие прекратится тогда, когда обладающие
властью настолько станут христианами, что сами откажутся от нее, и не найдется более людей, готовых занять их места, и справедливо, что процесс этот совершается, — говорят защитники существующего порядка, — то когда же это будет?
«И потому люди, имеющие
власть, поставленные судьбою или богом в положение властвующих, не имеют права рисковать погибелью всех успехов цивилизации только потому, что они пожелают сделать опыт о том, может или не может общественное мнение заменить ограждение
власти, а потому и не должны прекращать
насилия».
Люди, обладающие
властью, уверены в том, что движет и руководит людьми только
насилие, и потому для поддержания существующего порядка смело употребляют
насилие. Существующий же порядок держится не
насилием, а общественным мнением, действие которого нарушается
насилием.
Насилие всегда, в лучшем случае, если оно не преследует одних личных целей людей, находящихся во
власти, отрицает и осуждает в одной неподвижной форме закона то, что большею частью уже гораздо прежде отрицалось и осуждалось общественным мнением, но с тою разницею, что, тогда как общественное мнение отрицает и осуждает все поступки, противные нравственному закону, захватывая поэтому в свое осуждение самые разнообразные положения, закон, поддерживаемый
насилием, осуждает и преследует только известный, очень узкий ряд поступков, этим самым как бы оправдывая все поступки такого же порядка, не вошедшие в его определение.
Если покорялись когда люди целыми народами новому религиозному исповеданию и целыми народами крестились или переходили в магометанство, то совершались эти перевороты не потому, что их принуждали к этому люди, обладающие
властью (
насилие, напротив, чаще в обратную сторону поощряло эти движения), а потому, что принуждало их к этому общественное мнение. Народы же, которые силою принуждались к принятию вер победителей, никогда не принимали их.
Ведь только оттого совершаются такие дела, как те, которые делали все тираны от Наполеона до последнего ротного командира, стреляющего в толпу, что их одуряет стоящая за ними
власть из покорных людей, готовых исполнять всё, что им прикажут. Вся сила, стало быть, в людях, исполняющих своими руками дела
насилия, в людях, служащих в полиции, в солдатах, преимущественно в солдатах, потому что полиция только тогда совершает свои дела, когда за нею стоят войска.
Зачем люди, называющие себя учеными, посвящают целые жизни на составление теорий, по которым выходило бы, что
насилие, совершаемое
властью над народом, не есть
насилие, а какое-то особенное право?