Неточные совпадения
Вот в чем вопрос. Один не может красть, грабить, но целый народ может. Но сколько именно нужно для этого? Почему 1, 10, 100
человек не должны нарушать закона бога, а очень
много могут?»
Очень
много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень
многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над
людьми своего или чужого народа.
Как действительное историческое явление существовали и существуют только
многие собрания
людей, утверждающие каждое про себя, что оно есть единая, основанная Христом церковь, а что все другие, называющие себя церквами, суть ереси и расколы.
На моих глазах, как я говорил, по случаю моей книги, в продолжение
многих лет учение Христа и его собственные слова о непротивлении злу были предметом насмешек, балаганных шуток и церковники не только не противились этому, но поощряли это кощунство; но попробуйте сказать непочтительное слово о безобразном идоле, кощунственно развозимом по Москве пьяными
людьми под именем Иверской, и поднимется стон негодования этих самых православных церковников.
Свойство этого провидения того пути, по которому должно идти человечество, в большей или меньшей степени обще всем
людям; но всегда во все времена были
люди, в которых это свойство проявлялось с особенной силой, и
люди эти ясно и точно выражали то, что смутно чувствовали все
люди, и устанавливали новое понимание жизни, из которого вытекала иная, чем прежняя, деятельность, на
многие сотни и тысячи лет.
Они обращаются с его учением так, как большею частью, поправляя слова своего собеседника, говорят самоуверенные
люди с тем, кого они считают
много ниже себя: «Да, вы собственно хотите сказать то-то и то-то».
«А то учение, требующее слишком
многого, неисполнимого, хуже, чем то, которое требует от
людей возможного, соответственно их силам», — думают и утверждают ученые толкователи христианства, повторяя при этом то, что давно уже утверждали и утверждают и не могли не утверждать о христианском учении те, которые, не поняв его, распяли за то учителя, — евреи.
«Нельзя требовать слишком
многого, — говорят обыкновенно
люди, обсуживая требования христианского учения, — нельзя требовать того, чтобы совсем не заботиться о будущем, как это сказано в Евангелии, но надо только не слишком
много заботиться; нельзя отдавать бедным всего, но надо отдавать известную, определенную часть; не надо стремиться к девственности, но надо избегать разврата; не надо оставлять жену и детей, но надо не иметь к ним слишком большого пристрастия» и т. д.
Если же мы захватим всех
людей без исключения, то почему же мы захватим одних только
людей, а не высших животных, из которых
многие выше низших представителей человеческого рода?
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была
много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных
людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга
человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
Человек женится и разводится, воспитывает детей, даже исповедует веру (во
многих государствах) сообразно закону.
Ученые
люди собираются в общества (таких обществ
много, более 100), собираются на конгрессы (такие были недавно в Париже и Лондоне, теперь будет в Риме), читают речи, обедают, говорят спичи, издают журналы, посвященные этой цели, и во всех доказывается, что напряжение народов, принужденных содержать миллионы войск, дошло до крайних пределов и что это вооружение противоречит всем целям, свойствам, желаниям всех народов, но что если
много исписать бумаги и наговорить слов, то можно согласовать всех
людей и сделать, чтобы у них не было противоположных интересов, и тогда войны не будет.
«
Люди начинают понимать то, что увеличение преступления не может быть его уменьшением; что если убийство есть преступление, то убийство
многих не может быть смягчающим обстоятельством; что если стыдно красть, то захват никак не может быть предметом прославления.
«С тех пор, как я живу на свете, мне часто приходится слышать от
многих частных
людей возмущение против этой ужасающей привычки международного убиения. Все признают и оплакивают это зло; но как ему помочь? Очень часто пытались уничтожить дуэли: это казалось так легко! Так нет же! Все усилия, сделанные для достижения этой цели, ни к чему не послужили и никогда ни к чему не послужат.
Для неотказавшегося выгоды будут состоять в том, что он, подвергнувшись всем унижениям и исполнив все жестокости, которые от него требуются, может, не будучи убитым, получить украшения красные, золотые, мишурные на свой шутовской наряд, может в лучшем случае распоряжаться над сотнями тысяч таких же, как и он, оскотиненных
людей и называться фельдмаршалом и получить
много денег.
Железные дороги, телеграфы, телефоны, фотографии и усовершенствованный способ без убийства удаления
людей навеки в одиночные заключения, где они, скрытые от
людей, гибнут и забываются, и
многие другие новейшие изобретения, которыми преимущественно перед другими пользуются правительства, дают им такую силу, что, если только раз власть попала в известные руки и полиция, явная и тайная, и администрация, и всякого рода прокуроры, тюремщики и палачи усердно работают, нет никакой возможности свергнуть правительство, как бы оно ни было безумно и жестоко.
Знаю, что
многие из этих
людей будут с самоуверенностью доказывать, что они считают свое положение не только законным, но необходимым, будут в защиту свою говорить, что власти от бога, что государственные должности необходимы для блага человечества, что богатство не противно христианству, что богатому юноше сказано отдать имение, только если он хочет быть совершен, что существующее теперь распределение богатств и торговля такими и должны быть и выгодны для всех и т. п.
Положение народов христианских в наше время осталось столь же жестоким, каким оно было во времена язычества. Во
многих отношениях, в особенности в порабощении
людей, оно стало даже более жестоким, чем было во времена язычества.
«Для того, чтобы произошел этот процесс охристианения всех
людей, чтобы все
люди одни за другими перешли от языческого жизнепонимания к христианскому и добровольно отказывались бы от власти и богатства и никто бы не желал пользоваться ими, нужно, чтобы не только переделались в христианство все те грубые, полудикие, совершенно не способные воспринять христианство и следовать ему,
люди, которых всегда
много среди каждого христианского общества, но и все дикие и вообще нехристианские народы, которых еще так
много вне его.
Французский забытый теперь писатель Alphonse Karr сказал где-то, доказывая невозможность уничтожения смертной казни: «Que Messieurs les assassins, commencent par nous donner l’exemple», [Пусть господа убийцы сначала подадут нам пример.] и
много раз я потом слыхал повторение этой шутки
людьми, которым казалось, что этими словами выражен убедительный и остроумный довод против уничтожения смертной казни.
Для покорения христианству диких
людей внехристианского мира — всех зулусов, и манджуров, и китайцев, которых
многие считают за диких, — и
людей диких, живущих в среде христианского мира, есть только одно, одно средство: распространение среди этих народов христианского общественного мнения, устанавливающегося только христианскою жизнью, христианскими поступками, христианскими примерами.
И тогда ставят виселицу и душат веревками несколько беззащитных
людей, как это делалось
много раз в России, как это делается и не может не делаться везде, где общественный строй стоит на насилии.
Люди, владеющие большим количеством земель и капиталов или получающие большие жалованья, собранные с нуждающегося в самом необходимом рабочего народа, равно и те, которые, как купцы, доктора, художники, приказчики, ученые, кучера, повара, писатели, лакеи, адвокаты, кормятся около этих богатых
людей, любят верить в то, что те преимущества, которыми они пользуются, происходят не вследствие насилия, а вследствие совершенно свободного и правильного обмена услуг, и что преимущества эти не только не происходят от совершаемых над
людьми побоев и убийств, как те, которые происходили в Орле и во
многих местах в России нынешним летом и происходят постоянно по всей Европе и Америке, но не имеют даже с этими насилиями никакой связи.
Если же не всякий раз приходится сажать в тюрьму, бить и убивать
людей, когда собирается землевладельцем аренда за землю и нуждающийся в хлебе платит обманувшему его купцу тройную цену, и фабричный довольствуется платой пропорционально вдвое меньшей дохода хозяина, и когда бедный
человек отдает последний рубль на пошлину и подати, то происходит это оттого, что
людей уже так
много били и убивали за их попытки не делать того, чего от них требуется, что они твердо помнят это.
Ведь всё это большею частью по сердцу добрые, кроткие, часто нежные
люди, ненавидящие всякую жестокость, не говоря уже об убийстве
людей, не могущие
многие из них совершать убийства и истязания животных; кроме того, всё это
люди, исповедующие христианство и считающие насилие над беззащитными
людьми гнусным и постыдным делом.
Как же ты будешь убивать
людей, когда в законе божьем сказано: не убий? —
много раз спрашивал я у различных солдат и всегда приводил этим вопрошаемого, напоминая ему то, о чем он хотел бы не думать, в неловкое и смущенное положение.
Так что
люди, учреждающие насилия и совершающие их, иногда опоминаются
много прежде совершения внушенного им дела, иногда же перед самым совершением его, иногда и после его.
Не очнутся они, и совершится такое же ужасное дело, какое было в Орле, и усилится в других
людях то самовнушение и внушение, под влиянием которого они действуют; очнутся они, и не только не произойдет такого дела, но еще и
многие из тех, которые узнают про оборот, который приняло дело, освободятся от того внушения, в котором они находились, или по крайней мере приблизятся к такому освобождению.
Ведь бедствия
людей происходят от разъединения. Разъединение же происходит оттого, что
люди следуют не истине, которая одна, а лжам, которых
много. Единственное средство соединения
людей воедино есть соединение в истине. И потому, чем искреннее
люди стремятся к истине, тем ближе они к этому соединению.