Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем
жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
И, ревнуя царицу друг к другу, ко всем женщинам, мужчинам и детям, ревнуя даже к ней самой, они поклонялись ей больше, чем Изиде, и, любя, ненавидели ее, как бесконечный огненный источник сладостных и
жестоких страданий.
Насилие властвующих держится, как и может держаться насилие меньшинства над большинством, только на давно уж устроенном ловкими и сметливыми людьми обмане, вследствие которого люди, ради своей близкой и очевидной им малой выгоды, не только лишаются самых больших выгод, но лишаются свободы и подвергаются самым
жестоким страданиям.
Нет, там понимают больше, чем здесь, и там зачтутся мои хоть и пустые, но невольные и
жестокие страдания, какими заплатил я за мое ничтожество.
Едва ли нужно упоминать, что при этом каждый переход от одной мечты к другой был сопряжен с
жестокими страданиями, терзавшими мою душу, как орел тело Прометея.
Люди эти знают, что делают не то, что свойственно и должно, и боятся и лгут и стараются вызвать в себе злобу, чтобы не видать правды, заглушить в себе ту истину, которая живет в них и зовет их, и не переставая страдают самыми
жестокими страданиями, страданиями душевными.
Неточные совпадения
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели
жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и
страданий ревности.
Ибо суждено ему было теми, кто жил до него, поднять на свои молодые плечи все человеческое, глубиною
страдания осветить
жестокую тьму.
И Вадим пристально, с участием всматривался в эти черты, отлитые в какую-то особенную форму величия и благородства, исчерченные когтями времени и
страданий, старинных
страданий, слившихся с его жизнью, как сливаются две однородные жидкости; но последние, самые
жестокие удары судьбы не оставили никакого следа на челе старика; его большие серые глаза, осененные тяжелыми веками, медленно, строго пробегали картину, развернутую перед ними случайно; ни близость смерти, ни досада, ни ненависть, ничто не могло, казалось, отуманить этого спокойного, всепроникающего взгляда; но вот он обратил их в внутренность кибитки, — и что же, две крупные слезы засверкав невольно выбежали на седые ресницы и чуть-чуть не упали на поднявшуюся грудь его; Вадим стал всматриваться с большим вниманием.
Как
жестокий мой, — точно «руководитель» (он чувствительно вел меня за руку, смеясь над моим
страданием), до того забылся и так сделался дерзок, — против кого же? — против урожденного, благородной крови Халявского, — что начал меня толкать под бока, чтобы я шел скорее.
Первый раз в жизни ему приходилось убедиться на опыте, как мало зависит человек от своей доброй воли, и испытать на себе самом положение порядочного и сердечного человека, против воли причиняющего своему ближнему
жестокие, незаслуженные
страдания.